— Да, — печально согласилась Галадриэль. — Он не желал меня слушать, и я поддалась раздражению и обиде. А потом было уже поздно.
Она сжала руку мужа, и Арагорн понял, что Владыки говорили об этом не раз и не два, и что Галадриэль так и не простила себе той давней ошибки, которая и ошибкой-то не была… и которую уже никак не исправишь.
— Что ж, в конце концов мы узнали истинное лицо Аннатара, — сказал Келеборн. — Это знание стоило жизни многим. Келебримбор же поплатился страшнее всех — бывший наставник пытал его до смерти… однако так и не сумел вызнать главную его тайну.
Он умолк, и Галадриэль завершила рассказ:
— Гномье царство тогда устояло. Но прошло время, и гномы сами соблазнились обещаниями знаний и богатства, и в свою очередь приняли из рук Врага губительные дары. Спустя еще века в погоне за сокровищами недр они разбудили Ужас Глубин, и Мория опустела, как когда-то Эрегион…
— Так значит, подземелья Мории сейчас заброшены? — спросил Арагорн.
Келеборн покачал головой:
— Не думаю. Гномы, действительно, бежали из Кхазад-Дума, когда поняли, что не могут противостоять Ужасу Глубин. Но чуть позже копи заселили пещерные гоблины и орки. Не так давно Трор — а после гибели Трора Трайн, его сын — попытался отвоевать свое наследство. Тщетно: хоть гномы и одолели орков в битве при Азанулбизаре, их осталось слишком мало, чтобы вновь схватиться с Лихом Дарина. Однако с тех пор орки ни разу не показывались из Восточных Врат Мории, и тропа в Эрегион считается у нас безопасной. Хотя мы сами так и не решились войти в пещеры. А ведь там, быть может, остался еще мифрил…
— Сомневаюсь, что он пригодится тебе в Чертогах Мандоса, о Владыка, — мягко заметила Галадриэль.
Не поспоришь! Легкий, ковкий, замечательно прочный металл был когда-то главным богатством гномьего царства. Но зачем он мертвецу? А ведь, сунувшись в Морию, можно сразу распрощаться и с белым светом, и с головой…
Все же Арагорн с неожиданным для себя любопытством спросил Владыку, остались ли где-либо карты подгорных лабиринтов. Оказалось, такие карты есть: они были составлены еще во времена благоденствия Эрегиона, некоторые удалось спасти при поспешном бегстве, и копии с них хранились и в Лориэне, и Ривенделле. Келеборн стал припоминать, изображения каких ярусов сохранились, а каких — утрачены, и, увлекшись, на пальцах принялся объяснять человеку систему знаков, придуманных гномами, чтобы быстро и безошибочно ориентироваться в темных тоннелях. Следопыт с интересом слушал и опомнился, только когда заметил испуганный взгляд Арвен. Он ободряюще улыбнулся: любимой вовсе не стоило беспокоиться. У него хватит ума не лезть в зловещие подземелья!
Очевидно, Келеборн тоже ощутил недовольство женщин, потому как быстренько свернул разговор. Ужин к тому времени был уже съеден, так что Арвен и Арагорн распрощались с Владыками и спустились вниз, в сгустившиеся вечерние сумерки.
Оказавшись в тени листвы, куда не достигали лучи светилен, Арагорн, не удержавшись, привлек к себе и поцеловал Арвен; дева, охватив его за шею, всем телом прильнула к нему. Ох! Выдержать это было нелегко, но еще сложнее оказалось прервать поцелуй. Все же они справились, когда невысоко над ними послышались шорох и голоса. Держась за руки, они отбежали в сторону и уже неторопливым, чинным шагом пошли к воротам по мерцающей в полутьме мраморной дорожке.
Оживление скоро покинуло Арвен, лицо ее печально вытянулось. Тщетно Арагорн пытался расшевелить ее шутками и смешными историями — она лишь слабо улыбалась в ответ. Веселить ее было тем сложнее, что у следопыта у самого на душе кошки скребли. Опять он своими руками рушит их счастье: едва признался в любви, как уже бежит прочь от любимой!
— Арвен, прости, — беспомощно сказал он наконец. — Я дурак. Лучше бы я молчал, чем снова мучить тебя!
Арвен крепче сжала его руку.
— Нет, не лучше, — тихо сказала она. — Ты ведь и сам так не думаешь. Просто… это, оказывается, больнее — расставаться, когда… — она умолкла и, обняв Арагорна, уткнулась ему в плечо. — Погоди… я сейчас… мне надо привыкнуть, — голос ее звучал непривычно глухо.
Боясь вздохнуть, Арагорн держал ее в объятиях. Чем утешить ее? Он не знал. Пообещать: «Я вернусь»? Но может ли он быть уверенным в этом?
Молчание затянулось, и он легким тоном произнес:
— Арвен, любовь моя, погоди печалиться. Не ты ли говорила мне, что не стоит торопить разлуку? У нас впереди еще целый день. Вдруг я надоем тебе так, что ты сама рада будешь выгнать меня?
Вскинув голову, дева взглянула на него удивленно и с толикой возмущения. Следопыт перевел дух — видеть Арвен плачущей было бы выше его сил — и, пока она не опомнилась, пропел:
«У моей любви
слаще сот медовых голос,
У моей любви
тоньше шелковинки волос,
У моей любви
Очи — звездные алмазы…
Только от меня
Убегает она сразу!»
Арвен неуверенно улыбнулась, а Арагорн продолжал:
«Я-то из себя
разудалый парень, ловкий!
Как-то раз принес
Я для лапушки обновки:
Платье из парчи
Да с подковками сапожки…
Жаль, что подошли
Оба лишь для левой ножки!»
Дева прыснула; воодушевленный, следопыт пел дальше:
«Жарким летним днем
Из ручья черпнул водицы,
Чтобы нам вдвоем
С ней напиться и умыться.
Только почему
Нам ни капли не досталось?
Вовсе не пойму —
Лучшим решетом черпал я!»
Как кстати пришлась простенькая людская песенка! Куплетов в ней было много, ведь незадачливый влюбленный то и дело доставлял своей подружке неприятности: то стряхивал на нее яблоки с яблони, то опрокидывал из саней в сугроб, то ронял прямо в большую лужу… Неудивительно, что бедная девица порывалась сбежать от него! Зато к концу песни Арвен уже смеялась, и последний куплет — повтор первого — они пропели вместе.
Под песенку они успели выйти за ворота и дойти до поляны на берегу реки. Ветви расступились, и полное звезд небо открылось над ними. Тут же влюбленные нашли себе новую забаву — привычный рисунок созвездий менялся под их взглядами: Серп обрастал лапами и хвостом и превращался в невиданного зверя, а за ним бежал его детеныш; Мотылек становился танцующей девицей, Орел — лучником, Лебедь — кораблем… Стоило присмотреться — и вот уже видно, где в небе лиса гонится за зайцем, а где танцуют свой танец журавли. Звезды охотно складывались в руны; Арагорну не составило труда написать «я тебя люблю», и, казалось, слова в самом деле замерцали в вышине.
За этим занятием горечь неизбежной разлуки потихоньку притупилась, а потом и вовсе растворилась в серебристом звездном свете. В небо вскарабкался новорожденный месяц с тоненькими острыми рожками. Пора было возвращаться, ведь назавтра их ждет неблизкий путь… И все же они еще долго в обнимку сидели на поляне, любуясь древним, как мир, и вечно юным рисунком небесных огней.
***
Рассвет выдался туманным и зябким, и Арагорн порадовался, что прихватил с собой плащ. Оказывается, он хорошо освоился в Галадхэне — несмотря на туман, ноги сами донесли его до мэллорна Арвен. Но, едва сквозь молочную муть забрезжила тень дерева, Арагорн остановился: до него донеслись приглушенные голоса. Он не мог ошибиться — это были Арвен и Альмариль. Они говорили тихо — слов не разобрать, — но слышен был настойчивый тон Альмариля и краткие, твердые ответы Арвен. «Оставь, — донеслось до Арагорна, когда дева чуть повысила голос, — прости, но не тебе судить об этом».
Проклятье! Неужто белобрысый приставала отравит им последний день?! Арагорн со свистом втянул в себя воздух и нарочито громко прочистил горло. Если Альмариль не уберется, пусть пеняет на себя! Тот понял намек — когда следопыт быстрым шагом подошел к дереву, Арвен, хмурая и сердитая, стояла у подножия лестницы одна.