– Ты, Лексей, вот что, пошуруй-ка вон в тех кустах, там у меня досточки припрятаны…
«Пошуровав» в указанных ею кустах, он действительно обнаружил пять широких и достаточно длинных, хотя и несколько подгнивших уже досок. Подтащив их к берегу, одну из них он положил под ноги, вторую бросил почти к самой воде, а поперек них расположил три оставшиеся так, чтобы соорудить некоторое подобие мостка. С опаской вступив на него, Алексей убедился, что хотя доски и погрузились слегка в воду, но вес его вполне выдерживают.
– Ну, что теперь, баба Люда? – поинтересовался он, поднимая с земли мешок с притихшей птицей.
Людмила Тихоновна решительно ступила на доски и, слегка отодвинув его в сторонку, подошла почти к самой воде. Там она остановилась и принялась из-под ладони внимательно и неторопливо осматривать пруд.
Воздух вокруг буквально звенел от мириадов комаров, которым противно подпевали надсадно квакающие земноводные. Гнусные кровососы пикировали на Алексея целыми эскадрильями, пытались впиться даже в глаза и залезть в уши. Ему было ясно, что бабка просто решила поиздеваться над городским жителем, и в то же время интересно, как она собирается выкручиваться и объяснять отсутствие пресловутого Анчипки, но тут старуха обернулась и заявила:
– Самое время. Доставай пеструху.
Развязав мешок и вытащив за связанные лапы вновь отчаянно заквохтавшую и забившую крыльями курицу, он было протянул ее бабе Люде, но та только отрицательно помотала головой и, вернувшись с досок на относительно твердую почву, велела ему бросить бедную клушу в воду как можно дальше от берега. Хотя Рузанов, признаться, и предполагал, что приготовленное для него театральное действо должно завершиться чем-то подобным, все одно ему стало жалко несчастную птицу.
– Как же мы ее потом вытащим? Может, хоть лапы ей развязать, баба Люда? Утонет ведь!
– Бросай, тебе говорю, – отвечала старуха, – не утопнет. А лапы ей развязывать не моги, не то она вмиг обратно к берегу возвернется. Да не смотри на меня так жалостно! Что тебе в суп, что Анчипке на зуб – уж такая ихняя куриная доля.
Чертыхаясь про себя и уже проклиная всю эту дурацкую затею, он прошел по хлюпающим доскам к воде и, перехватив приготовленную к закланию курицу так, чтобы держать ее двумя руками за прижатые к бокам крылья, размахнулся что было силы и швырнул бедняжку в пруд, едва сам не полетев следом. Восстановив равновесие, Рузанов увидел, как их жертвенное животное упало всего шагах в пятнадцати от берега и тут же принялось заполошно бить крыльями, поднимая в воздух зеленые брызги ряски.
– Вот теперь смотри, – сказала баба Люда, – должон приплыть, у него в это время самый жор и есть.
Чувствуя себя полным идиотом, Алексей уставился на барахтавшуюся в воде птицу. Минуты шли, однако ничего не происходило, а курица, взмахи намокших крыльев которой казались на первый взгляд беспорядочными, стала, тем не менее, медленно приближаться к берегу.
– Не клюет ваш черт на живца, – злорадно сообщил Рузанов старухе, примериваясь, как бы ловчее подхватить истошно кудахтавшую пеструху.
Вот уже до спасительной суши осталось не больше пяти метров, затем трех… и тут внимание Алексея привлек странный шорох зарослей рогоза справа.
При полном безветрии толстые стебли растений заколыхались, раздвинулись, и нечто невидимое, но, судя по расходящимся по поверхности воды следам, весьма внушительных размеров, разметывая в стороны ряску и тугие плети кубышки, выплыло и замерло под зеленым покровом на открытом участке недалеко от берега.
Через несколько секунд послышался несильный плеск и гладь пруда вновь пошла легкой рябью. Создавалось впечатление, что кто-то под водой не спеша толкал перед собой здоровенное бревно и оно неумолимо приближалось к трепыхающейся жертве.
Между тем несчастная пеструшка почти добралась до берега и била крыльями в тинистых переплетениях в каком-то метре от него. Повинуясь безотчетному порыву, Алексей нагнулся и протянул руку, чтобы схватить и вытащить ее из воды, и в этот самый момент целый фонтан брызг взметнулся и окатил его с головы до ног.
Каким-то чудом не рухнув в воду, он отшатнулся и с размаху уселся на доски своего импровизированного мостка, тут же почувствовав, как баба Люда схватила его за ворот и пытается оттащить прочь от воды.
Однако Рузанов как завороженный сидел на заднице и, открыв рот, наблюдал совершенно невероятное зрелище: огромная, длиной не менее полутора метров плоская морда, страшно похожая на крокодилью, но какого-то грязно-бурого цвета, неожиданно высунулась из тины у самого берега, распахнулась устрашающая пасть, усеянная сверху и снизу сплошными острыми скрестившимися зубами, и мгновенный водоворот тут же затянул в нее злополучную наседку.
Подряд несколько мощных всплесков потрясли зеленую гладь пруда, и, вскочив на ноги, сквозь водопад поднятых в воздух брызг Алексей с содроганием разглядел невиданное монструозное создание, бившееся на прибрежном мелководье: почти трехметровое, толщиной действительно с хорошее бревно веретенообразное туловище завершалось уплощенным и длинным, как у рептилии, рылом с заметно выступающей нижней челюстью и целым частоколом кривых зубов.
Строением тела монстр немного напоминал гигантскую рыбину, но думается, эдакое чудовище могло явиться только в кошмарном сне безумного рыбака; скорее оно походило на вынырнувшего прямиком из мелового периода рыбоящера, какого-нибудь мозо– или тилозавра.
Вот устрашающий хвост вновь поднялся, последовало еще несколько оглушительных ударов по воде, и существо, уйдя с мелководья, заскользило, подобно неторопливой торпеде, к зарослям рогоза и растворилось в темных глубинах.
Промокший до нитки и совершенно ошарашенный стоял Алексей на берегу, не в силах вымолвить ни слова и дрожа мелкой нервной дрожью. Молчание первой нарушила баба Люда:
– Ну вот тебе, милок, и Анчипка. Сам видишь теперь – рук да ног у него нету, так что до человека ему ни в жисть не добраться.
Рузанов с сомнением посмотрел на старуху и поспешил отойти подальше от воды.
Глава 10
ДОРОГА НА ПОГОСТ
Уже солнце упало за черную лесную кромку, уже замигали на стремительно темнеющем небе тускловатыми болотными огоньками звезды и ночная прохлада, шевеля белесыми туманными щупальцами, поползла от реки к домам, а Танька все не возвращалась.
Алексей стоял на крыльце, кутаясь в оставленный им днем на дворе и поэтому сырой от вечерней росы ватник, курил неведомо какую по счету сигарету и тщетно пытался уловить сквозь нарастающий громкий стрекот кузнечиков, не зашумит ли где машина.
Никаких посторонних звуков. Лишь сухой стрекот насекомых, да дальнее отрывистое уханье какой-то ночной птицы.
Бросив окурок в куст давно отцветших пионов, он вернулся в избу.
– Черт знает что! Уморят они меня оба, – сообщил он бабе Люде, которая пила у него за столом чай, шумно прихлебывая с надколотого блюдца зеленого гарднеровского фарфора и со вздохами посасывая микроскопический кусочек сахара. – Запропали куда-то, черти полосатые! А ты тут изволь места себе не находить, волноваться…
– Не поминай нечистого к ночи-то, – мелко перекрестилась на образа старуха. – Никуды, Лексей, девка твоя не денется. Однако тёмно уж, дак ты шел бы, что ли, встренул ее возле мосту.
– И то дело, – согласился Рузанов. – Пойду.
– На-ка, чайку сперва выпей, – остановила его бабка Люда, наливая в граненый стакан своего фирменного травяного декокту, – продрог вона совсем.
Шагая в сумерках по густо поросшей овечьей травой улице, он припоминал разговор с Людмилой Тихоновной.
По возвращении с Павловского омута Алексей, чуть придя в себя, забросал ее вопросами, пытаясь выяснить, что за болотную акулу она ему показала и откуда эдакое страшилище взялось в здешних местах. В ответ старуха лишь покачала головой: «Откудова Анчипка взялся? Дак кто ж его знает! Токмо Прасковья мне вот что сказывала. Будто бы слышала она от стариков, что в прежние времена проживал в здешних местах помещик по прозванию “злой барин” и был этот барин донельзя гневлив и на расправу рабов своих очень лют. Да и с соседями вел себя как сущий разбойник и татарин: ватагами охотничьими посевы травил, с проезжих купцов дань собирал, за малейшее неудовольствие гумна и села жег. А управы на него никакой не было, как он по прежней воинской службе имел большие заслуги, самому царю был известен и все начальствующие лица с ним очень считались. Сам собою, невзирая на солидные уже лета, был он отлично красив и еще во всей силе, так что к любовному блуду имел великую приверженность и множество девок и из дворни, и по чужим даже деревням на своем веку умыкнул и попортил.