— Рамон, милый мой, я все понимаю, ты можешь на меня положиться. Я не буду больше задавать глупых вопросов.
— Я уже доверил тебе свою жизнь. Ведь ты была первой, к кому я обратился за помощью.
— И я горжусь этим. И поскольку ты испанец и при этом дорогой для меня человек, отец моего ребенка, я тоже чувствую себя во многом испанкой. Я хочу помочь тебе всем, чем только могу.
— Да. Я понимаю. И я как раз думал о нашем ребенке. — Протянул руку и дотронулся до ее живота; рука была твердой и холодной. — Я хочу, чтобы мой сын родился в Испании; тогда он тоже будет испанцем и сможет с полным правом унаследовать титул.
Это заявление застигло ее врасплох. Она была абсолютно уверена, что будет рожать в Лондоне. Ее гинеколог уже зарезервировал за ней место в одном из родильных домов.
— Ты выполнишь мою просьбу, Белла? Ты согласна, чтобы наш сын был настоящим испанцем? — он спросил так, что все сомнения улетучились.
— Да, конечно, любимый. Я сделаю все, что ты хочешь. — Она нагнулась и поцеловала его. Затем пристроилась рядом на подушке, очень осторожно, чтобы не потревожить его раны. — И если ты хочешь, чтобы я рожала в Испании, нам нужно все это как следует устроить.
— Я уже все продумал, — признался он. — В окрестностях Малаги есть превосходная частная клиника. Мой друг, он работает в управлении нашего банка в Малаге, подыщет нам квартиру с горничной. Я уже договорился о своем переводе в управление, так что когда ребенок появится на свет, я буду рядом с тобой.
— Все это очень здорово, — согласилась она. — Но если уж ты выбираешь место, где родится наш ребенок, тогда я буду решать, где мы поженимся, когда, наконец, сможем это сделать. Это будет по-честному, разве не так? Он улыбнулся.
— Да, это будет по-честному.
— Я хочу, чтобы мы поженились в Велтевердене. В поместье есть старая церковь; построили для рабов сто пятьдесят лет тому назад. Моя бабушка распорядилась, чтобы ее полностью отреставрировали и обновили к свадьбе моего брата Гарри. Знаешь, там так красиво, и бабушка велела все наполнить цветами для Гарри и Холли. А у меня на свадьбе будут лилии. Некоторые считают, что они не приносят счастья, но это мои любимые цветы, и к тому же я не суеверная, ну, во всяком случае, не очень суеверная…
Он терпеливо слушал ее болтовню, время от времени поддакивая и дожидаясь подходящего момента для очередного хода; вскоре она сама предоставила ему удобный случай.
— Но, Рамон, дорогой мой, нас уже сильно поджимает время. Бабушке понадобится минимум шесть недель для того, чтобы все подготовить, а к тому времени я уже не буду пролезать в двери. И когда пойду к алтарю, впору будет играть не свадебный марш, а песенку «Слоненок на прогулке».
— Нет, Белла, — возразил он. — На свадьбе ты будешь стройной и прекрасной — потому что уже не будешь беременной.
Она резко приподнялась и села в постели.
— Что ты хочешь этим сказать, Рамон? Что-то случилось?
— Да. Ты угадала. Боюсь, что моя новость тебя не обрадует. Я получил известие от Натали. Она все еще во Флориде. Она заупрямилась, и все дело застопорилось.
— Ах, Рамон!
— Мне это столь же неприятно, как и тебе. Я делаю все, что от меня зависит, поверь мне.
— Я ненавижу ее, — прошептала она.
— Да, иногда у меня возникает такое же чувство. Но, в конце концов, здесь нет ничего ужасного, это всего лишь маленькое неудобство. Ведь мы в любом случае поженимся, и все будет так, как ты хочешь — и маленькая церковь для рабов, и твои любимые лилии. Просто наш сын родится до того, как все это произойдет.
— Рамон, обещай мне, поклянись, — что мы поженимся, как только ты будешь свободен.
— Клянусь.
Изабелла вновь улеглась рядом с ним, положила голову на его здоровое плечо и уткнулась в него лицом, чтобы скрыть всю степень своего разочарования.
— Я ее ненавижу, но тебя я очень люблю, — призналась она, и на губах Района промелькнула мрачная самодовольная ухмылка; но, увы, незамеченная.
* * *
Рана приковала его к постели на целую неделю, и у них было много времени для разговоров. Белла рассказала Району о Майкле, и ей польстил тот интерес, который он проявил к брату.
Она долго расписывала ему достоинства Майкла и их особые, доверительные отношения. Рамон слушал и понемногу вытягивал из нее все новые и новые сведения. С ним было так просто разговаривать. Он казался ей продолжением ее самой. Незаметно для себя перешла на другие темы, рассказала о других членах семьи, о том, что скрывалось за тем блестящим фасадом, который выставлялся на всеобщее обозрение: об их семейных тайнах, слабостях и скандалах, о разводе Шасы и Тары. Даже упомянула о некоей давней и темной истории, согласно которой ее бабушка будто бы когда-то произвела на свет незаконнорожденного сына где-то в глуши южноафриканских пустынь.
— Разумеется, все это только слухи, никто никогда не пытался этого доказать. И я не думаю, что у кого-то хватило бы смелости попытаться. Бабушка — это страшная сила. — Рассмеялась. — Это еще слабо сказано. И тем не менее тогда, в двадцатые годы, с ней определенно была связана какая-то очень сомнительная история.
В конце концов Рамон вновь перевел разговор на Майкла.
— Если он сейчас здесь, в Лондоне, почему бы тебе нас не познакомить? Ты что, стыдишься меня?
— Ой, а можно? Мне в самом деле можно привести его сюда, Рамон? Я ему немного рассказывала о тебе, о нас.
Знаешь, он очень хочет познакомиться с тобой, и я уверена, что он тебе понравится. Он единственный милый и приятный человек из всех Кортни. Что же касается всех остальных… — Она комично закатила глаза.
Майкл заявился с бутылкой отцовского бургундского под мышкой.
— Сначала я хотел принести цветы, — объяснил он, — но потом решил захватить с собой что-нибудь более полезное.
Они с Районом пожали руки, в то же время внимательно изучая друг друга. Изабелла, в свою очередь, взволнованно наблюдала за ними, надеясь, что они друг другу понравятся.
— Как твои ребра? — спросил Майкл.
Изабелла сказала ему, что Рамон упал с лошади и сломал три ребра.
— Твоя сестра держит меня под замком. В сущности, у меня нет ничего такого, чего нельзя было бы вылечить стаканом этого прекрасного бугрундского. — Рамон буквально излучал то особое очарование и обезоруживающее дружелюбие, против которых устоять не мог никто. Изабелла почувствовала огромное облегчение. Было ясно, что два самых дорогих и важных для нее человека легко найдут общий язык.
Она взяла бургундское и пошла на кухню за штопором. Когда вернулась с открытой бутылкой и двумя бокалами, Майкл сидел на стуле возле кровати, и оба были уже целиком поглощены разговором.
— В нашем банке мы получаем твою газету «Голден Сити Мейл», авиапочтой, — говорил ему Рамон. — Больше всего мне нравятся в ней статьи, посвященные финансовым и экономическим вопросам.
— А, так, значит, ты занимаешься банковским делом, — кивнул Майкл. — Белла мне об этом не рассказывала.
— Да, я работаю на коммерческий банк. Мы специализируемся на странах Африки южнее Сахары. — И они тут же принялись обсуждать проблемы этого региона Белла сбросила туфли, закатала штанины джинсов и пристроилась на кровати рядом с Рамоном. Она не принимала участия в разговоре, но слушала очень внимательно.
Прежде она понятия не имела, что Рамон так прекрасно разбирается в африканских делах и реалиях, что он настолько глубоко знает людей, места и события, из которых складывалась красочная и причудливая мозаика ее родины. По сравнению с этой дискуссией, все ее предыдущие разговоры с ним казались поверхностными и банальными. Сейчас, слушая, она узнавала все новые и новые факты и открывала для себя идеи, которые никогда раньше не приходили ей в голову.