— Ты не хочешь собачку?
— Мне не нужно. У меня есть кое-что получше.
— Что такое?
— Вот это и есть тайна. Когда придешь, покажу.
На этот раз Эмилька заинтересовалась, видимо, больше, чем прежде.
— Это живое?
Лукаш хотел было сказать — да, но прикусил язык.
— Живое?
— Приходи, увидишь. Придешь?
— Не знаю, — ответила Эмилька. — Если будет время…
Однако вышло так, что Эмилька не смогла прийти. Ее, как и Лукаша, никто ни в детский сад, ни оттуда домой не провожал, так как они жили очень близко, рядом, на Гарбарской. Но в тот день в четыре часа ее ждала у выхода мать, молодая статная женщина, тоже румяная, голубоглазая и светловолосая, в общем, до смешного похожая на дочь, только, конечно, старше и гораздо крупней и плотнее. Оказалось, что им обеим сейчас же надо ехать на Брацкую, в Дом ребенка, покупать Эмильке новое платье. Эмилька была этой перспективой заметно взволнована, но, хорошо владея собой, держала себя, как обычно в таких случаях, важно, с достоинством.
— Приходи! — напомнил Лукаш при расставанье.
Но Эмилька ничего не ответила, и Лукаш, не без чувства обиды, минуту смотрел на свою подругу, как она мелкими шажками идет рядом с матерью через Рынок, выпрямившись, преисполненная важности и достоинства. «Глупая!»— подумал он. Но от этого утверждения ему ничуть не стало легче. Он взмахнул сумкой и медленно пошел домой. На площади повстречал двух товарищей по детскому саду — Войтека и Лешека.
— Куда путь держишь? — спросил маленький черный Войтек, грызя ноготь.
— Домой, — ответил Лукаш.
Лешек забавно скривил свою сморщенную мордашку.
— А мы — в город, к медведям.
Лукаш очень любил медведей на Трассе, и особенно дорогу к ним через мост, но помнил, что обещал лису вернуться в четыре.
— Идем, — сказал Войтек и выплюнул отгрызенный ноготь. — Чего зря дома торчать?
Лукаш крутанул сумкой.
— Нет, мне надо домой.
— Трусишь? Маму боишься?
— Э, маменькин сынок, ну его к свиньям, — сказал Лешек, пнув валяющуюся на земле спичечную коробку. — Идем, Войтек, что терять время с этим сосунком.
— Сосунок! — крикнул Войтек.
И, угостив Лукаша тумаком в бок, помчался по Рынку.
— Сосунок! — пронзительно взвизгнул Лешек — и за ним.
Лукаш, пожав плечами, пошел своей дорогой.
Дома ему, как обычно, открыла дверь высокая, костлявая Эльза, приходившая каждый день, кроме воскресенья и праздников, от десяти до четырех помогать по хозяйству.
— Мама дома? — спросил Лукаш прямо с порога.
— Дома, — ответила Эльза своим низким голосом.
К сожалению, оказалось, что мать занята. Заглянув к ней в комнату, Лукаш увидел, что она сидит за письменным столиком и около нее на столике — целая стопка ученических тетрадей.
— Не мешай, Лукаш, — сказала она.
— У тебя работа?
— Ты видишь.
— А вечером почитаешь?
— Не знаю, Лукаш, — усталым голосом ответила она. — Если кончу поправлять упражнения, то почитаю. А теперь не мешай.
Лукаш тихонько вышел в переднюю, снял там штормовку, повесил ее, подставив себе стул, на вешалку, потом сменил башмаки на домашние туфли и, выполнив, таким образом, все, что полагалось по возвращении домой, с тяжелым сердцем отправился к себе в комнату.
Гжесь был не один. К нему зашел его приятель Кшыштоф, тоже из шестого класса, светловолосый паренек, очень высокий для своего возраста, длинноногий, не без небрежного высокомерия дающий почувствовать свое первенство, недавно завоеванное в стометровке для двенадцатилетних. Кшыштоф одевался всегда по-спортивному и теперь был в грубом свитере цвета бордо, в тренировочных штанах и в кедах.
Гжесь, по-видимому, уже приготовил уроки, потому что как раз прятал книги и тетради в портфель. На Лукаша он не обратил никакого внимания, даже не взглянул в его сторону. Зато Кшыштоф приветливо улыбнулся и по-товарищески протянул ему руку.
— Привет, Лукаш. Ты, кажется, видел золотого лиса?
Лукаш покраснел и смущенно остановился посреди комнаты. Но Кшыштоф как будто этого не замечал.
— Красивый он? Сколько у него ног? Четыре или больше? А может, только одна?
— Лучше не трогай этого сопляка, — проворчал Гжесь, запирая портфель. — Он еще язык тебе покажет. Собрались, идем…
— Ах, вот как, Лукаш? — заинтересовался Кшыштоф. — Ты людям язык показываешь? И мне тоже покажешь?
— Идем, Кшыштоф, — повторил Гжесь.
— Постой, не торопись.
— Во всяком случае, я пошел, — заявил Гжесь. — Этот золотолисий пакостник действует мне на нервы.
И он на самом деле пошел.