Мать, конечно, заглянула в комнату. Она была еще в пальто, — наверно, только что вернулась.
— Что случилось? — спросила она. — Чего ты кричишь?
— Лукаш не спит, — объяснил Гжесь.
Когда мать подошла к постели Лукаша, Гжесь, уже разутый, тоже оказался возле.
— У него, должно быть, жар, — сказал он. — Видишь, какие красные уши.
Мать внимательно посмотрела на Лукаша, потрогала руками его лоб.
— Горячий? — спросил Гжесь, стягивая через голову свитер.
Мать не нашла, чтоб у Лукаша лоб был теплей обычного.
— Но уши красные, — сказал Гжесь.
Мать, наклонившись над Лукашем, поправила сбившееся одеяло.
— У тебя ничего не болит, сынок?
Лукаш покачал головой.
— А почему не спишь?
— Я сплю, — сонно пробормотал он.
— Врет! — объявил Гжесь, снимая штаны. — Когда я вошел в комнату, у него сна — ни в одном глазу. И уши красные.
Мать еще раз склонилась над Лукашем, поцеловала его в лоб.
— Спи, сынок, поздно уже.
Потом повернулась к Гжесю.
— Погаси верхний свет, Гжесь, Лукаш сразу заснет.
Но в этот момент она, видимо, что-то заметила, так как Лукаш услышал ее короткое и полное упрека восклицание:
— Гжесь!
Он навострил уши.
— Сколько раз я тебе говорила, — продолжала она, — чтобы ты не раскидывал своих вещей по всем углам?
— Я раскидываю? — удивился Гжесь.
— А то кто же?
— Я и не думал раскидывать.
— Посмотри, на что комната похожа.
Лукаш тихонько повернулся на бок, лицом к комнате, и, чувствуя, что перестал быть в центре внимания, осторожно открыл глаза. Гжесь в коротенькой рубашке и плавках стоял возле стола. Тощие ноги двенадцатилетнего подростка и взгляд, выражающий растерянность и удивление, показались Лукашу презабавными. «Получай за красные уши», — с удовлетворением подумал Лукаш. И тотчас убедился, что отдельные части гардероба Гжеся действительно разбрелись по местам, не вполне соответствующим: один башмак — под кроватью, другой — посреди комнаты, свитер — на столе, а штаны, небрежно кинутые на стул, видимо, сами слезли на пол.
Между тем Гжесь вдумчиво оценивал создавшееся положение.
— Ты видишь? — настаивала мать.
Он тяжело вздохнул.
— Да это только пока.
— То есть как пока?
— Я как раз хотел собрать.
— А башмаки?
Гжесь посмотрел искоса на грязные ботинки.
— Сейчас возьму.
— Их надо бы почистить. Как по-твоему?
И, не дожидаясь его ответа, она зажгла ночник у постели, а потом погасила верхний свет.
— Не валандайся, Гжесь, — сказала она, выходя. — А то завтра опять не проснешься… И не забудь умыться.
— А в чем же мне спать? — спохватился Гжесь.
— То есть как в чем?
— Ведь ты взяла пижаму в стирку.
Мать соболезнующе покачала головой.
— И ты не знаешь, что в шкафу есть другая, чистая?
Тут у Лукаша страшно забилось сердце. Шкаф! Как мог он забыть о том, что в шкафу — не только его вещи, но и Гжеся. Что же теперь будет? Что произойдет, если Гжесь увидит спрятавшегося лиса? Он, конечно, подымет крик, лис испугается и убежит. Может, предупредить? Но кого? Лукаша взяло сомнение. Кого предупредить: Гжеся или лиса? Кому довериться?
Между тем Гжесь, видимо, принял материнское замечание близко к сердцу, так как, тщательно сложив одежду и постелив постель на ночь, отправился с ботинками в ванную и пропал там. В конце концов Лукаша долгое отсутствие брата начало страшно тревожить. «Что он там делает? Ведь не моет же уши…» Однако он не решался встать с постели и принять какие-нибудь меры. Лежал неподвижно, прижавшись щекой к подушке, но тревога его росла, и он чувствовал, что уши у него не только не хотят остыть, но все сильнее горят, пылают.
Наконец Гжесь вернулся из ванной. На этот раз Лукаш не дал захватить себя врасплох и сумел сделать так, что Гжесь, видя, как он спокойно и ровно дышит, удовлетворился этим явным доказательством сна и, не говоря ни слова, начал снимать рубашку. Лукаш наблюдал за братом из-под опущенных ресниц. «Ах, лис, лис!»— шепнул он беззвучно.
В этот момент Гжесь направился к шкафу. На мгновение остановился перед ним, словно над чем-то напряженно раздумывая, после чего открыл дверцу, потом другую и стал искать на верхней полке, среди белья, пижаму. Лукаш боялся дохнуть. Однако самые страшные опасения его не оправдались: лис не выскочил из шкафа и не бросился бежать без оглядки. Но, что еще удивительней, Гжесь как будто совершенно не замечал спрятавшегося тут же рядом гостя. А так как Гжесь не был бы самим собой, если б сразу нашел нужную вещь, поиски пижамы продолжались довольно долго. Лукаш прекрасно знал, что обе пижамы — и его и Гжеся — лежат сверху на второй полке. Он уже хотел было сказать об этом, чтоб положить конец опасно затянувшейся ситуации, но неожиданно вздрогнул, словно его вдруг опалило огнем. Дело в том, что помимо света, падавшего от ночника у постели Гжеся, в глубине шкафа вдруг ярко вспыхнуло знакомое золотистое, нежное-нежное и дивно-таинственное сияние. Это было так прекрасно, что Лукаш сразу забыл о всех своих тревогах и почувствовал прилив безграничного счастья, обезволивающего восторга, словно бы и в нем неожиданно вспыхнула заря, подобная этой.