Хуа Чэн вновь остался наедине с собой и своими воспоминаниями. Порыв ветра принес запах шелковицы, возвращая его на мгновение в тот день, когда он обрёл форму. Демон поёжился, плотнее запахивая камзол на шее.
***
Се Лянь не знал, что происходит и в каком моменте существования он находился. Темнота и ощущение горения не прекращались, казалось, несколько вечностей. Он застыл в этой боли, сжигающей дотла всё, включая душу. Но его собственное ядро, казалось, не поддавалось горению. Из-за этого пытка всё никак не прекращалась. Демон должен обрести пепел, отрекшись от всего. А он, изъявив желание остаться, нарушает теперь условия сделки. Се Лянь уже не мог ничего ощущать. Смерть от сотен ударов меча, которая наступила так давно, уже не казалась безумием. Безумием было то, что происходило дальше. А потом всё разом прекратилось. Обессиленный, он вдруг упал на ступеньки храма. Пол был невообразимо холодным и таким приятным, что принц зарыдал. Он плакал долго и бесцеремонно, захлебываясь слезами и корчась от фантомной боли, всё ещё преследовавшей его сознание.
Но потом и это чувство отступило, оставив опустошенность и безразличие. Голова звенела и никакие чувства не были доступны. Он просто существовал.
Гораздо позднее вспомнив наконец частично, то, что происходило, Се Лянь поднялся и осмотрелся. Храм внутри всё ещё был похож на постройку, в которой он погиб. Всё те же стены, всё та же мраморная статуя, чьи стопы окрашены кровью, но… Казалось, что прошло время. Причём, не день и не два. Полгода, а может, и год — определить точно по пятнам и опустошению было невозможно. Неуверенно оперевшись об собственную голень, Се Лянь выпрямился, впервые вдыхая полной грудью воздух. В храме что-то произошло, но он не был уверен, что хочет знать причину, по которой стены, когда-то светлые, были обугленными, а десятки странных силуэтов отпечатались, словно своеобразные фрески, на всех поверхностях. Он не хотел и не будет знать этого.
Принятое волевое решение позволило Се Ляню покинуть храм без оглядки. Всё, что произошло, было прошлым, и уже не относилось к нему. В тусклом рассветном тумане мир казался матовым и серым. Впрочем, свет был приятен глазу после темноты храма. Принц решил осмотреть местность, но себя в первую очередь.
Найдя ручей, мужчина с лёгкой опаской посмотрел в отражение, боясь встретить то, кем он стал. При первом взгляде ничего не изменилось: ни рогов, ни копыт, ни крыльев, ни жутких искажений тела — ничего не отличалось в том молодом человеке, который устало и напряжённо смотрел на него в покачивающемся отражении. Зачерпнув ладонями воду, Се Лянь обратил внимание на то, что вся его левая рука от кисти до локтя была покрыта ожогом, словно он побывал в пожаре, но только лишь одна часть тела не смогла восстановиться полностью. Справедливо решив, что это его плата, он даже как-то облегчённо выдохнул. Не самое худшее, что могло бы произойти. Многие меняются до неузнаваемости, вплоть до того, что теряют обозримую форму. Жажды крови пока тоже не наблюдалось. В то же мгновение Се Лянь решил направиться к родителям.
Ещё на подходе к хижине Се Лянь почувствовал запах. Удушающая гнилостная сладость расползалась по всей округе, вызывая рвотные позывы даже у демона, в чьём желудке было пусто по меньшей мере месяц. Прикрыв нос рукавом, юноша рванул вперёд, распахивая дверь хижины и отшатываясь от волны, обдавшей его с ног до головы ароматом разлагающейся плоти. Не выдержав, он развернулся в сторону, ощущая, как желудок выворачивается наизнанку.
Юношу шокировала не столько смерть родителей, сколько то, как закончился их земной путь: на единой ленте и мать, и отец, когда-то великие правители, шатались теперь двумя полусгнившими трупами, потерявшими былую узнаваемость.
Третий раз подряд Се Лянь просто просил все силы мира о возможности умереть. Аккуратно сняв оба тела, он пытался повеситься рядом, но лента раз за разом соскальзывала с балок, отказываясь душить принца, а потом и вовсе запутавшись в потрёпанных тканях, связала ему руки. Он не понимал, что происходит, был шокирован и раздавлен, словно букашка между мельничных жерновов. В этом мире не осталось ни единой причины для жизни. Не осталось абсолютно ничего. Се Лянь был опустошён, сломан, разбит. В душе постепенно зарождалось желание мстить. Покинув дом, он обернулся и, поджав губы, принял решение предать его огню. Эти тела было невозможно спасти или сохранить. Они должны были покоиться в их родовой усыпальнице, но вместо этого столько времени пробыли в этом лесу, что… Он не мог продолжать. Даже думать об этом было больно.
Языки пламени взлетали вверх, жадно обнимая ветхую лачугу, ставшую последним пристанищем для королевской четы Сянь Лэ. Принц медленно опустился перед их погребальным костром на колени. Лента, спутывавшая до этого его руки, лежала на земле рядом, словно живая. Он справился с ней уговорами и лаской, и теперь полудемонический предмет одежды скорбел вместе с ним о гибели родных и близких. Сейчас за пределами домика она словно бы просветлела. Даже то пятно сажи, которое он по неосторожности оставил, разбив флакон с, кажется, собственным прахом, исчезло. Все пятна, бывшие на ней, лента как бы поглотила, самоочищаясь.
Блеск понимания проскочил в сознании принца. Бесконечно плакать нельзя, так что, когда дымка безграничной скорби отступила, он осознал, что лента поглотила его прах и обрела таким образом жизнь. Словно лавина с гор, сопоставление фактов всё ускорялось и ускорялось, пока Се Лянь не осознал, что оживил убийцу своих родителей, дав ей частичку себя, и обессмертил себя в своём третьем бессмертии, защитив собственный прах чужой ци, запечатав его в живом оружии, получившим благодаря этому уже собственную душу. Количество случайностей поражало бы горизонт фантазии, но у принца не было сейчас сил эмоционально переживать тот факт, что он не успел стать монстром, как создал другое существо, плоть от своей плоти.
— Что ж… Раз уж ты существуешь, то придётся мне о тебе позаботиться. Я нарекаю тебя Жоэ, в честь несчастья, которое уже случилось, и моего отца, изъявившего свою волю. Идём. Нам ещё предстоит отомстить за них. Только после этого мы сможем двигаться дальше, — протянув руку, Се Лянь позволил ленте скользнуть на неё, обвиваясь неровными петлями. С удивлением он отметил, что та выбрала прикрыть собой ожог, словно пыталась извиниться за что-то. Либо решила погреться на условных остатках пламени. Хижина догорала. Опускалась ночь.
***
Он принял смерть за него. Тысячи духов, озлобленных и неупокоенных, ринулись вперёд, так и не получив возможности отомстить своим врагам. Они ненавидели всё, что существовало, ненавидели жизнь в её простейшем из проявлений и, ослеплённые гневом, разрывали плоть на части, пытаясь оторвать клочки и от души. Но Хуа Чэн не обладал ничем подобным. Он просто позволял им рушить себя, зная, что только так он способен защитить Наследного Принца Сянь Лэ. Этот человек не должен марать свои прекрасные руки, свои светлые ладони, запястья, обмотанные бинтами… Сколько раз он мечтал прикоснуться к его рукам, обработать раны, но смелости хватало лишь на верную службу и такую же верную смерть. За Се Ляня Хуа Чэн был готов умирать снова и снова. Глаза, вырванные духами, наконец перестали видеть, а тело превратилось в пыль, осевшую снежным блеском на камни городских стен.
Одинокая бабочка перелетала от цветка к цветку, пробуя своими лапками спелость пыльцы. Закрученный хоботок всё не находил подходящего растения, которое станет его пристанищем на эту трапезу, так что движение продолжалось ровно до тех пор, пока чарующий блеск не привлёк её. Бабочка несмело опустилась на росток, осыпанный серебряной пылью. Та манила своим мерцанием и, даже не обещая ничего хорошего, всё равно была интересна бабочке. Несмело коснувшись пыли, она почувствовала, как крылья тяжелеют. Медленно и неумолимо смертельный холод растекался по всему её телу, словно только что маленькая лапка наступила в яд.