Когда-то, восемьсот лет назад, Се Лянь уже дрался с Бай Усянем и повредил броню под грудью слева. И сейчас бабочки пытались закончить дело, ослабляя там защиту вновь и вновь. Жоэ, собравшись с силами, метнулась по приказу Се Ляня вперёд и обвила руки бога, пытаясь притянуть их к его торсу.
Мгновение, и Цзюнь У был обезврежен и обезоружен. Крепко примотанный магической тканью и ослеплённый мельтешением ранящих крыльев, он взревел, отступая. Сейчас был именно тот момент, когда нужно было воткнуть клинок. Хуа Чэн метнулся вперёд и воткнул саблю прямо в раздробленный нагрудник. Металл плохо поддавался, но Эмин не зря был его божественным и демоническим артефактом, самим отражением Хуа Чэна и его энергии. Неостановимый, он вошёл глубже и последним усилием демона воткнулся в грудь Цзюнь У. Кажется, с небожителем-тираном было покончено. По крайней мере, от такого ранения любой другой умер бы в течении пары мучительных мгновений.
Се Лянь сделал пару шагов вперёд, подбегая к Хуа Чэну и хватая его за руках.
— Сань Лан! Сань Лан, ты… — успел вскрикнуть наследный принц до момента, когда бабочки вдруг в мгновение ока не вспыхнули все разом и не осыпались пепельным дождём. Ещё одно мгновение, и Жоэ, затрещав, разорвалась на части. Отряхнувшись от артефакта, словно от игрушки, Цзюнь у рукой схватился за саблю и вытащил из собственной груди, вышвыривая в сторону, словно игрушечную подделку, а не настоящий клинок.
— Меня таким не возьмёшь. Твой меч будет наносить мне незакрывающуюся рану только пока ты жив… И ты сейчас мне мешаешь.
Цзюнь У сделал пару быстрых шагов вперёд. Хуа Чэн рывком закрыл Се Ляня, но тот вдруг почувствовал давление в канге и отлетел на пару метров назад, волочимый за символ своего падения, как за ошейник. Мгновение, и его тело в очередной раз встретилась со стеной, пока Цзюнь У неумолимо приближался к Хуа Чэну, обезоруженному и обескураженному. Но у Собирателя Цветов под Кровавым Дождём был ещё один козырь в рукаве. Пожалуй, правда всегда работала лучше клинков. особенно против того, кто был физически непобедимым.
— Ты думаешь, что она мучалась и страдала? Считаешь, что никто не достоин жизни, потому что ты её не спас? Ты никогда не любил её! Признайся наконец, ты никогда её не любил по-настоящему! То, что произошло между вами, — история одного года и десятка цветов. Она за тебя сгорела в огне, спасая единственное дорогое, что она от тебя получила — ребёнка. А что сделал ты? Стоял и хлопал глазами? Плакался в рукав Советника? Страдал и строил планы мести? Даже сейчас ты всё так же жалок, как и две тысячи лет назад! — усмехался прямо в лицо противнику Хуа Чэн. пускай он не смог победить, но Эмин всё же сделал своё дело. Не сейчас, так через пару минут или часов, но Цзюнь У когда-то в любом случае умрёт. Это то ранение, которое он никогда не сможет заживить и в это своё желание Собиратель Цветов под Кровавым Дождём вложил всю свою энергию, все магические силы, которые у него были, всю страсть и желание защитить не мир, но единственное существо в нём, достойное любви.
Клинок пронзил грудь демона, поворачиваясь прямо в сердце.
— Не смей так говорить! Она была прекрасна, а наша любовь прошла через века!
— Не сметь? Почему? Потому что ты трус? Нет уж, можешь хоть миллион раз проткнуть меня, испепелить моё тело и разорвать душу, но я восстану миллион один раз, потому что за любовь и дорого человека можно и нужно умереть!
Голос Хуа Чэна постепенно слабел вместе с кровью, толчками покидающей тело. Белый Бай ещё несколько раз гневно воткнул меч в демона, убеждаясь в том, что он истекает кровью и умирает. Злость настолько застелила ему сознание, что Цзюнь У даже не потянулся рукой, чтобы уничтожить Золотое Ядро. Или, может, это рана от Эмина всё же нанесла ему увечье достаточное, чтобы отвлекаться на него частью сознания. Пнув носком туфли осевшее тело, он развернулся к Се Ляню, валяющемуся на полу поодаль. Принц смотрел на тело Хуа Чэна и раскрыл рот в немом крике ужаса.
— Продолжим наш разговор, дорогой? Пожалуй, я даже должен называть тебя сынок. Не думаю, что поколения между нами имеют значения. Они — лишь промежуток, за который Небо собирало силы и проводило работу над ошибками. Я теперь должен довести тебя до совершенства. Итак, одна часть сделана — ты уже потерял всё и всех. Твои друзья будут разорваны на куски моими демонами, твой «возлюбленный» валяется у моих ног. Осталось уничтожить твою свободолюбивую частицу, и, пожалуй, ты, наконец, станешь достоин. Поймёшь, что истина в реальности чувств. А единственная эмоция, которая правдива, — это боль и месть за неё.
Бай Усянь сократил расстояние между ними и жестом подтянул Се Ляня за кангу на шее вверх, упирая меч в грудь небожителя. В профилактических целях. Протыкать Се Ляня он не собирался.
— Не бойся. В тебе и так достаточно дырок. Даже чересчур, я бы сказал, судя по всему.
Сальная ухмылка скользнула по лицу небожителя, когда он, взмахнув рукой, с силой приложил принца об пол. Так, чтобы он наверняка ощутил удар каждой частью своего тела. Демонические кости достаточно крепки, чтобы не развалиться, но боли от этого принц испытывал не меньше. Хотя физические ощущения не могли сравниться с теми страданиями, что разрывали и его душу, когда он видел умирающего Хуа Чэна, и то, как жизненные силы покинули его тело.
— Я столетиями готовил тебя, позволял учиться на собственных ошибках и постигать всё самостоятельно. Надеялся, что, пройдя столь долгий путь, ты придёшь к истинному решению и, узнав всю правду, придёшь ко мне с признанием. Я надеялся, что ты станешь лучшей версией меня и поможешь мне создать мир, подвластный только нам, — отстранившись, мужчина картинно отряхнул руки, отворачиваясь на мгновение куда-то.
— Но, видимо, это было неправильно. Мало я тебя воспитывал. Мало порол. Восемь сотен лет отроду, а ты всё так же жалок.
Удар пяткой пришёлся прямо в живот, заставляя принца скорчиться от боли.
— Ничего страшного. Это не смертельно. Побарахтаешься, покорчишься и встанешь опять. Я буду ждать тебя в тронном зале, когда оклемаешься.
Шаги мужчины начали удаляться. На мгновение он замедлился и наклонился. подбирая с пола клинок, действительно принадлежавший ему. Фансинь. Его первое духовное оружие. Хмыкнув, он взял его в руки, убирая куда подальше меч, заменявший его долгих восемьсот лет. Вот так и давай потомкам свои артефакты — они назовут их дурацким именем, будут колоть орехи и нарезать огурцы, а в конце вообще отбросят, словно хлам. Тьфу.
Цзюнь У уже почти покинул зал, когда услышал шорох ткани. Се Лянь, избитый и даже искалеченный, всё равно пытался встать. Медленно, сперва на четвереньках, а потом на коленях, но он встал, покачиваясь, словно осиновый лист на ветру.
— Ого, да ты быстр… — в голосе Бай Усяня проскользнула лёгкая неуверенность. Он словно бы не был готов к подобному повороту. Вряд ли Се Лянь резко пересмотрел свои жизненные взгляды. Видимо, придётся добавить ему…
Но юноша решил задвинуть речь.
Сиплый от канги, сдавливающей шею, и от множественных повреждений, Се Лянь звучал так, словно говорил в последний раз. Он превозмогал боль, пронзающую тело с каждым вздохом, но не прекращал говорить несмотря ни на что:
— Неважно, как долго и жестоко ты будешь меня избивать, неважно, сколько веков пройдёт и сколько раз ты будешь истязать моё тело, — я никогда не изменюсь. Ты говоришь, что ты мой предок, что мы — кины с тобой, кровь от одной крови. Тогда понятно, почему гора Тунлу не поглотила меня — она ощутила тебя во мне и отпустила. Ты говоришь, что мы плоть от одной плоти — тогда понятно, почему я не смог спасти королевство Сянь Лэ — моё желание было обречено на провал, потому что цикличность должна замкнуть круг. Но мы не свет от одного источника. Даже запри ты меня в недрах земных, я и там буду гореть. Мы — две разные души. Демоны, люди, небожители — не имеет значения, в одежды какого цвета облачена эссенция. Мы лишь материал, и наши решения приводят нас к триумфу или провалу. Мой путь не будет повторением твоего. И я никогда не стану тебе подчиняться, разрушая и причиняя боль.