Получается! Я — возничий!
Мне и в голову не пришло, что коням просто некуда деваться с дороги. Вот они и шли себе, цокали копытами: правь ими, не правь…
За поворотом отец забрал у меня вожжи.
— Понравилось?
— Ага! Еще как!
Я покосился на свою новенькую фибулу. На спине, значит? Верхом?
— Пап, а кони с крыльями взаправду бывают?
— С крыльями?
— Ага! Вот такие.
Я повернулся боком, чтобы ему хорошо было видно мою находку. Ткнул в нее пальцем. Запоздало пришел испуг. Вдруг папа заберет фибулу?! Он Эфирой правит, тут все его. Если ты что нашел, надо басилею отдать, да? А я не отдал, присвоил…
Отец коснулся серебряного коня пальцем. Отвел руку. Ф-фух, не забрал! Ну да, я же его сын. Мне, наверное, можно находить и не отдавать. И братьям тоже можно. А остальным нельзя.
— Это Пегас, — сказал Главк Эфирский. — Бурный Поток[32].
— Пегас? Это его имя?
— Да.
Точно, Пегас! Я ж про него слышал! Просто не подумал как-то.
— И он летать умеет?
— Умеет.
— Ух ты! Это какая ж кобыла такого родила?
— Кобыла? Нет, малыш, Пегаса не кобыла родила.
— А кто?!
Отец сделался серьезным. Только что улыбался, мной гордился, и вдруг как отрезало. Лицо каменное, желваки на скулах. Воин перед боем; Главк-Лошадник, сын Сизифа.
— Пегаса родила Горгона. Младшая из Горгон — Медуза.
Я ахнул. Прикусил язык, хотя нас не трясло. Ничего себе! Про Медузу Горгону я знал. А кто не знал? Она людей взглядом в камень превращала. Глазищи — смерть. На голове змеи кублом: шипят, кусаются. Ее герой Персей убил — в тот год, когда я родился.
И это она родила красавца Пегаса?!
Хотелось спросить у отца, как такое могло случиться, но я нутром почуял: лучше помалкивать. Сейчас — так точно. Может, лучше эту фибулу выбросить? Ну его в Тартар, этого Пегаса, раз у него такая мама!
Я поднял руку, собираясь отколоть застежку с хитона. Опустил. Снова поднял. На руку словно Медуза поглядела: каменная, тяжелая. Пальцы не слушаются, промахиваются мимо фибулы. Ничего, справлюсь.
И все-таки я ее не выбросил.
2
«О малом молю тебя, бог! И о большом молю…»
Храм я помнил с прошлого года.
Правда, тогда он казался мне больше. Усох, что ли, за это время? Портик с колоннами, три мраморные ступени ведут ко входу. Внутри горели факелы. Пламя трепал ветер, задувая снаружи, по храму метались тени. Из-за этого казалось: деревянная статуя Гермия с барашком на плечах вот-вот оживет. Гляди, шевелится! Сейчас бог шагнет из храма на двор, сбросит барашка на свой алтарь…
Что будет дальше?
Я не знал. Понимал: никто к нам не выйдет. Движение в сумраке — игра теней. Статуя неживая. Я подходил к ней, когда было еще светло. Краска, дерево, трещинки… Все я понимал. Но глядя на статую в колеблющихся тенях и бликах, я испытывал сладкий ужас и предвкушение.
Вдруг оживет?! Выйдет, а?
Закатный Гелиос — багровый, распухший, усталый — наполовину скрылся за морем на западе. Жертвы Носителю Ягнят наша семья всегда приносила на вечерней заре. Почему? Не знаю. Не интересовался. Положено — и все тут. Кем положено? Самим Гермием? Жрецами? Дедушкой Сизифом?
Какая разница?!
На широком каменном алтаре, воздвигнутом перед храмом, горел костер. В огонь положили жир, срезанный с заколотых и освежеванных барашков. Жир шипел, пузырился, горел. От костра пахло так вкусно, что я сглотнул слюну. В животе бурчало; к счастью, не очень громко. Это у меня негромко, а у Алкимена — так, что мы хихикали украдкой.
Скорей бы ужин!
Дородный жрец нараспев взывал к Гермию. Ветер трепал просторную белую хламиду. Голос у жреца был высокий, звонкий — небось, за десять стадий эхо неслось. Такого бог точно услышит, даже если спит!
— Прими эту жертву от славного мужа Главка, сына Сизифа, внука Эола! Тот, кто правит в Эфире, молит тебя о благоденствии стад!
Жрец плеснул в огонь из серебряного ритона. Я знал, что налито в священный кубок: смесь вина с медом и ячменной мукой. Пламя зашипело, но не погасло. Мгновение, другое, и оно, наоборот, вспыхнуло ярче. Выбросило сноп искр, потянулось ввысь, к быстро темнеющему небу.
32
Одно из значений имени Пегас — «бурный поток». Также имя связывают с прозвищем хурритского бога грозы Хешуба — «Сияющий» (