Ничего я не мог.
— Бегом! За мной!
— Берегитесь, господин!
— Спасайте детей!
Я моргнул. Обернулся. От приюта ко мне — к скалам? — бежали отец и братья. Их сопровождали возницы и воины охраны. Движение привлекло внимание чудовища, трехголовый кошмар отвлекся от храма, развернулся в воздухе с легкостью, удивительной для такого невероятного создания.
Братья. Отец.
Если храм сжали в пылающем кулаке, то мое цыплячье сердце сжал кулак ледяной. Было так холодно, что я даже дрожать перестал. Раньше дрожал, но не замечал этого. А сейчас перестал и сразу заметил. Мгновения превратились в годы. Чудовище летело медленней ползущей улитки. Папа с братьями еле переставляли ноги. Как во сне, когда радуга стремительно мчалась к острову от горизонта, а казалось, что она никуда не спешит.
Пальцы нащупали камень. Хороший, увесистый. Это вам не прибрежная галька.
— Получи, гадина!
Добросил. Попал. Попробуй, промахнись в эдакую громадину!
Я попал, а ей хоть бы хны!
Еще камень. Еще. Отыскивать их было нетрудно: полыхающий храм превратил ночь в день. Бросок. Бросок. Плечо болит. Ерунда. Камень. Камень…
Мне бы копье!
Меня ухватили поперек живота, оторвали от земли. Чудовище! Хвостом обвило! Змеей! Я заорал. По ногам потек горячий стыд. Я задергался, забился. Взмахнул камнем, чтобы ударить по змеиной башке, размозжить гадину. В лицо мне ткнулись жесткие курчавые волосы. Борода?! Меня прижали к груди: мускулистой, человеческой.
Прижала рука, не хвост!
— Папа!
Отец тащил меня в укрытие. Справа бежал Алкимен, слева — Делиад. Пирен отстал, пыхтел, нагоняя. Спасительное ущелье было уже совсем рядом, когда лев взревел за нашими спинами. Поверх отцовского плеча я мог видеть, как распахивается хищная пасть. В глотке ее клокотало пламя, готовясь вырваться наружу.
— Шевелите ногами! Торопитесь!
Пирен ускорил бег, споткнулся, упал. Воин, бежавший рядом с ним, нагнулся, собираясь подхватить моего брата на руки — и львиная глотка изрыгнула огонь. Целое море огня! Ярясь, пенясь, бешеный вал затопил дорогу позади нас. В лицо пахну́ло нестерпимым жаром. Почудилось, что в черном небе над чудовищем выгнулся тугой лук радуги, готовый пустить стрелу в зенит, но это, наверное, от слез, хлынувших у меня из глаз. Откуда ночью радуга?
Я закричал.
Последние шаги отец буквально пролетел. Он так прижимал меня к груди, что чуть не сломал мне ребра. Мы нырнули в спасительную темноту, втиснулись в расщелину. Большая жесткая ладонь с мозолями от вожжей зажала мне рот, чтобы я не кричал. Ладонь пахла по́том и дымом. Я беззвучно заплакал. Потрескавшиеся губы обожгло солью.
От моих слез? От отцовского пота?
— Что это? — в ужасе шептал Делиад. — Что это такое?
Алкимен молчал. Братья тоже успели забраться в расщелину, прижались к нам с отцом.
— Химера, — прошептал отец. — Химера, дочь Тифона. Молчите, услышит!
Мы замолчали.
Прятались мы долго. Не знаю, сколько.
Временами я проваливался в забытье. Выныривал, падал обратно и не мог понять, где я. Кошмар повсюду оставался со мной. Когда я очнулся в очередной раз, тьма заметно поредела. Край расщелины окрасился розовым. Я вздрогнул: пламя?
Подбирается к нам?!
Занималась утренняя заря. Снаружи царила тишина. Даже чайки не кричали. Отец отпустил меня, выбрался первым, махнул нам:
— Выходите. Она улетела.
Затекшее тело не слушалось. Колени подгибались, правую и́кру словно иголками набили. В воздухе стоял запах горелого мяса. На дороге лежало что-то черное, обугленное. Я не сразу понял, что это тела.
Трупы.
Отец подошел к ближнему, перевернул. Под большим телом скорчилось малое. Тоже обгорело, хоть и меньше.
— Пирен? Пире-е-ен!!!
Он не ожил. Не отозвался.
Я смотрел на воина, который пытался спасти моего брата, накрыв его собой. Смотрел на мертвого Пирена. Мне казалось, что я большой, что голова моя достигает небес. Тех небес, где царила трехтелая тварь.
— Убью, — пообещал я. — Я тебя убью.
Химера. Дочь Тифона.
Имя ничего не значило. Ненависть родилась первой, безымянной.
Стасим
Молнии, яд и снова молнии
— Молнии, — глухо произнес Зевс.
Голос его — гром за горами. Глаза его — грозовые зарницы. Кудри его — тучи, идущие от края земли. Схваченные на лбу золотым обручем, волосы упали на плечи, завились тугими кольцами.