— Пир?
Дедушка задумался. Морщины собрались к переносице — точь-в-точь пучок молний! Молнии были черными в косом свете закатного солнца. Миг, другой — и лицо дедушки разгладилось. Хорошо, на этот раз никто в обморок не упал!
— Ты прав, сын мой. — Сизиф широко улыбнулся. — Сначала пир. Гостеприимство — закон и величайшая добродетель! А я в данном случае и гость, и хозяин. Вижу, Главк, ты не совсем безнадежен.
И он возгласил:
— Пир! Великий пир! Сизиф, сын Эола, вернулся из тьмы Аида! Приглашаю всех!
Всех? Значит, меня тоже пустят?
— Ну конечно! — рассмеялся дедушка, оборачиваясь ко мне. Оказалось, я произнес это вслух, можно сказать, выкрикнул. — Тебя, Гиппоной, в первую очередь! Сын Главка, внук Сизифа — кого и звать, если не тебя?!
Я не испугался, честно! Ну, попятился, бывает.
Это ноги мои испугались, не иначе.
А дедушка-то меня помнит, оказывается!
3
«Ты не стоишь своей соли!»
В мегароне[10] я до того был всего два раза. Пробирался тайком, когда папы там не было. Фрески на стенах рассматривал. Справа красавец-Зевс злыдня Тифона молниями лупит. Слева Афродита из пены морской встает. Красивая! На бабушку Меропу похожа. А на дальней стене кого только нет! Эфира-океанида указывает, где наш город возводить. В честь нее, кстати, город и назвали. Дальше сам город — не такой, как сейчас, еще только строится. Гелиос по небу на колеснице едет, вниз поглядывает. Посейдон, весь в пенной белой бороде, корабли в нашу гавань направляет. А вон там на холме…
Да это же дедушка Сизиф! Точно, он!
Дедушка расположился как раз под собой-нарисованным. Мне легко было сравнивать. Похож!
В мегарон стащили столы и скамьи со всего дворца. Гостей набилось — как оливок в пифосе[11]! Братьев моих тоже позвали. И сыновей папиных советников. Остальные — взрослые, понятно. Нам вообще повезло! Если б не дедушка Сизиф, папа бы нас на пир не пустил. Но дедушке он возразить не посмел. Это ведь дедушкин праздник, верно? Да еще какой праздник! Кто еще из Аида возвращался, кроме Сизифа?
А никто!
Мне даже чуточку вина в кубок с водой плеснули, вот!
На возвышении, на резных ложах с подушками, за большущим столом — дедушка, папа и самые доверенные люди. Ниже, на скамьях, за столами поменьше — все остальные. Я думал, дедушка сразу начнет рассказывать про Аид: как туда попал, что видел, как к нам вернулся. Но дедушка ничего такого не рассказывал, ни сразу, ни потом. Все возносили здравицы: богам, дедушке, папе, снова дедушке, нашей семье, гостям, опять дедушке…
Короче, напились вина и давай галдеть каждый о своем. Кричат, перекрикивают — хуже чаек в порту! У меня даже уши заболели. Если дедушка что и рассказывал — ни за что не услышишь.
Но пир — это все равно здо́рово! Столько вкуснятины за раз я еще никогда не ел. Даже сыр подали особенный. Подумаешь, невидаль — сыр? Каждый день его ем. А такого, оказывается, не пробовал! Даже не знал, что такой бывает. Видать, в честь праздника из тайника достали.
Ну, баранина — это само собой. Вяленые смоквы, дыня — м-м-м, объеденье! Орехи, жареные в меду. Лепешки с медом и без. В одну лепешку Алкимен мне соли сыпанул. Вином плеснул, а по мокрому — солью, от души. Раба за эту соль не купишь, но солдату дней за десять уплатить можно[12]. Это точно Алкимен, я знаю! Хотя и не видел. Плеваться за столом нельзя, а очень хотелось. Алкимен косился на меня исподтишка, давился от смеха.
— Ты не стоишь своей соли! — сказал я ему.
Он обиделся.
Я тоже давился, но не от смеха. Тот кусок, что откусил, я все-таки проглотил. А остальное втихаря под стол бросил. Сперва думал папе нажаловаться. Он бы за такую растрату с Алкимена три шкуры спустил. Думал я, думал и передумал.
Из-за Алкимена нас позже вон выставили. Детей, в смысле. Этот дуралей стащил у слуг кратер с вином. Пил-пил, аж задохнулся. Дух перевел, кратер уронил и давай орать не пойми что. Хотел на стол вскочить, упал. Ну, нас всех и погнали. Наверное, хорошо, что погнали. Есть я больше не мог, про царство теней дедушка помалкивал, а галдеж гостей мне уже все уши забил. Еле вытряс его оттуда, пока к себе шел.
Глаза у меня слипались. Вслепую шел, наощупь.
4
В Аиде звезд нет
Проснулся я среди ночи.
Живот свело так, что хоть плачь. Видать, на пиру объелся. А Пирену — он рядом со мной спит — хоть бы хны! Даже обидно. Сопит, гад, будто так и надо!
12
Соль играла роль денег. За соль покупали рабов, солью платили воинам. Плохой воин «не стоил своей соли».