Делается всё почти бегом. Быстро. А вокруг собирается призрачный народ. Как я понимаю, изгои этого Клондайка. Одиночки, не сумевшие прибиться к стае. И здесь, на свалке, среди отбросов еды и человечества своя иерархия. И здесь есть свои изгои, свои отверженные. Мне становится страшно, и я стараюсь не смотреть на тех, кто стоит вокруг. А они всё придвигаются и придвигаются, непроизвольно, как змея выползает из мешка на звуки флейты заклинателя. Они обезумели от голода. Они превратились в сомнамбул. Это уже не люди. Они живут одними инстинктами. Учуяв съестное они движутся на запах, и только страх держит их на расстоянии. Но запах манит. И эти зомби придвигаются, как покойники в фантастических фильмах. Ничего не видя, только ощущая.
Мы работаем всё быстрее и быстрее. А из окружающей нас толпы выскакивают несколько потерявших человеческий облик фигур и бросаются к отброшенным ящикам. Они хватают колбасу, рвут её зубами, даже не вытерев слизь. Хватают и убегают обратно.
Кто-то бросается отогнать их, но Филин останавливает.
— Пускай.
— Это же отрава!
— Пускай дохнут, — равнодушно отмахивается Филин. — Хотя бы подохнут сытыми.
И мы ещё быстрее спешим закончить. Вот уже всё. От корыта исходит смрадный запах, но несколько ящиков полны половинами колбасных батонов. И Филин кричит:
— Поджигай!
Петюня с радостным визгом бросается к горе отброшенных в сторону ящиков и колбас, поливает всё это чем-то из непонятно откуда взявшейся банки, по острому запаху я узнаю керосин, потом он поджигает, костёр загорается сразу. Словно это не колбаса, а сухие дрова горят.
Вскоре поднимется смрадный и тяжёлый дым, но мы поглощены своими делами. Мы нанизываем кусочки колбасы на палочки, суём их в костёр, ломаем батоны крупными кусками и бросаем их в кипящую воду. А я, не в силах дождаться, пока колбаса отварится, ем её, слегка ошпарив кипятком.
Я ем и ем, а сам не в силах отвести глаз от прыгающих вокруг другого костра фигур, которые лезут прямо в огонь руками, выхватывая оттуда куски колбасы, обгорелые батоны.
Таракан отбирает у меня сырую колбасу и суёт мне в руку варёную. Ещё совсем горячую. И ещё он всовывает мне в другую руку мятую консервную банку, в которой горячий отвар. И я ем колбасу, не чувствуя вкуса, запивая отваром. Солёным и горячим. И пытаюсь вспомнить — когда же я ел горячее?…
А потом, когда все наелись, делят оставшееся, я в дележе не участвую. Я — приблудный. Я не из стаи. Накормить меня накормили, а всё остальное не положено. А я и без этого доволен, я так давно не ел ничего горячего!
Каждый распихивает свою долю по мешкам и сумкам, а мы с Тараканом идём к выходу. У него сегодня образовалась какая-то халтура, наверное, поэтому он и взял меня сюда, чтобы немного подкормить на халяву. Я ему нужен в помощь.
Посреди свалки идёт торг и рынок. Тут царит обмен. Меняют всё на всё. Таракан обменивает часть колбасы на какие-то консервы, сигареты, на яркие, неизвестные мне, пакетики. Потом он увлёкся торгом, а я отошёл в сторонку, чтобы не путаться под ногами. И тут замечаю немного в стороне скрюченный труп оборванного старика, ввалившийся рот его весь в зелёной пене. И я с ужасом думаю о том, что он, возможно, нажрался отброшенной нами колбасы.
Я оглядываюсь по сторонам, но никто не обращает внимания на труп. Я направляюсь к Таракану. Нахожу его в толпе и тяну за рукав:
— Там старик мёртвый…
— Ну и что? — вылупился Таракан.
— Как ну и что?
Тут я замечаю, что на труп надвигается ножом бульдозер, который планирует кучи мусора. Я машу руками водителю, который на мои сигналы никакого внимания не обращает, потом бросаюсь к нему, чтобы остановить грозящий подмять гусеницами тело, бульдозер, но меня ловит за локоть Таракан:
— Ты чего — охренел?! Тут каждый день знаешь, сколько таких чудиков помирает?
— Надо же вызвать какую-то перевозку, отвезти в морг… Надо же похоронить.
— Да ты что — с ума сошёл? Ну отвезут его в морг, понаедет сюда ментов, а что дальше? Нам весь день поломают, служащих дёргать будут, те нас гонять начнут. А толку? Ты хотя бы знаешь, сколько сейчас гроб стоит? Кто его хоронить будет?
Я в растерянности останавливаюсь и с ужасом наблюдаю, как подцепив ставшее тряпочным тельце, бульдозер отгребает его в гору, катит ножом в сторону огромных куч горящего, смрадно тлеющего мусора, как заваливает это тельце другим мусором, сгребая его по сторонам, зарывая им маленькое тело…
Валерий Соколов, БОМЖ
Город Мытищи, Московская область
Подвал восьмиэтажного «Сталинского» дома
Пятница, 27 февраля. 11 часов 07 минут
Я вспоминаю всё это, смотрю на изобилие закуси на столе, и наливаюсь тихой ненавистью к этим бандитам, которым никогда не приходилось жрать вонючую, плесневелую колбасу на свалке.
Но вида не подаю. Я должен терпеть. Они ранены и взвинчены, повторяю я сам себе. Сам-то я, пожалуй, уйти смогу, а Славка?
Ладно, подождём, посмотрим.
— И что ты себе думаешь? — спрашивает Слон, не спуская с меня тяжёлого взгляда.
Вряд ли тебя обрадуют мои мысли. Но я не спешу их излагать, пожимаю плечами неопределённо, всем своим видом показывая, что тут есть кому за меня думать. Слон на мои ужимки плохо покупается. Взгляд его становится совсем нехорошим.
— Ну что, Блин, — спрашивает он у напарника. — Может, пора его кончать, раз он говорить с нами брезгует?
— А что? — расплывается в улыбке Блин. — Он своё дело сделал, водила нам больше не нужен, гонок не предвидится, а без гонок нас и Губа отвезёт с одной рукой.
И он засовывает в рот здоровенный кусок курицы.
— Ты в своём «Витязе» до каких чинов дослужился? — задаёт странный вопрос Слон.
Нет у меня желания излагать им свою биографию. Но и молчать, не отвечая, только сердить их.
— До офицерских, — ворчу я.
— Иди ты! — с интересом смотрит на меня Блин.
Он даже курицу в сторону отложил.
— Не врёшь? — после паузы спрашивает недоверчивый Слон.
— А зачем? — безразлично отвечаю я вопросом на вопрос.
— Тоже верно, — после паузы соглашается Слон.
Потом подвигает мне стакан, наливает в него водку под завязку. Блин толкает в мою сторону тарелку с курицей. Я охотно отламываю кусок. И тут понимаю, что жрать хочу зверски. К тому же у меня несколько улучшилось настроение, раз поят и кормят, значит убивать не спешат. А это уже хорошо.
Я поднимаю стакан, рука предательски дрожит. Я с большим трудом останавливаю её взглядом. Поднимаю голову и вижу заинтересованную морду Слона.
— Ты чего — телепат?
— Да нет, почему? Это, в принципе, каждый может. Это называется аутогенная тренировка.
— Какая? — встревает Блин.
Но я вливаю содержимое стакана в горло, ни разу даже не сглотнув. Это меня научил один алкаш пить. Он всякую гадость жрал и не морщился. А я тогда только начал аптеку потреблять. Мне ещё противно было и тяжко. Вот он и научил меня не глотать, а вливать жидкость в горло, не успевая распробовать.
Вот и сейчас этот фокус сработал. Он всегда в пьющих компаниях срабатывал. Уважают у нас на Руси тех, кто пить умеет. Я поставил стакан на стол и заметил одобрительные и потеплевшие взгляды бандитов.
Закусывать я не стал спешить. Я посидел, опустив веки, слушая, как побежала застоявшаяся кровь по жилам. Мои непрошеные собутыльники не прерывали молчания, и я наслаждался. На меня накатывала приятная теплота, проходила скованность и напряжённость. Что ни говори, а для снятия стресса лучше родимой нашей горькой водочки ничего нет.
Посидел я так, потом разлепил веки и потянулся к тарелке с курицей. Взял ножку и стал с удовольствием грызть. Курочка была что надо!