Мне стало вдруг как-то не по себе, словно я что-то подсмотрел такое, что не должен был видеть. Я поправил на плече сумку с видеокамерой и поспешил догнать его. Нельзя сказать, что это мне далось запросто. Хотя и вышагивал подполковник вроде бы медленно, хотя и чувствовалась в его шаге усталость, но для того, чтобы с ним поравняться, мне пришлось припустить мелкой рысью. Здоров папаша, ничего не скажешь.
Я шёл рядом, незаметно косясь на него, ожидая каких-то слов, какого-то разговора, но у него, судя по всему, был более интересный собеседник, чем я. Он вёл по дороге внутренний диалог. Самому с собой разговаривать подполковнику было интереснее. Зачем тогда он тащит за собой меня, практически не знакомого ему человека? Да и зачем я иду за ним? Мелькнула мысль сослаться на какие-то неотложные дела, про которые случайно позабыл и смотаться, но почему-то я этого не сделал.
Так молча мы прошли до Малой Бронной, углубились в неё, насколько это можно сказать про небольшую улочку, свернули в подворотню и оказались в маленьком дворе, куда выходили подъезды четырёх маленьких, почти игрушечных домишек, безнадёжно стареньких, как прошлогодние календари — вроде бы и настоящие, но уже никакого прикладного значения не имеющие.
Но в домах этих жили, точно так же, как и в начале девятнадцатого века, когда их и построили, по крайней мере тот домишко, к подъезду которого мы подошли, был построен в начале девятнадцатого века, о чём гордо извещала мраморная доска с отбитым краем, прикрепленная к стене. Может быть, в одном из этих домов, где-то на втором этаже, в зашторенной комнате до сих пор живут представители того самого «галантного» века? И в комнате этой горят свечи, пылает камин, звучит клавесин и кружатся медленно величавые пары в париках и кринолинах…
А утром они просыпаются, убирают свои камзолы и шлафроки в шкафы, и одевшись в джинсы и современные костюмы, выходят на улицы, смешиваясь с толпой спешащих как всегда москвичей, нахлобучив тщательно напудренный парик на болванку…
— Ты там что задумался? — окликнул меня подполковник.
Я пробурчал нечто нейтральное и невнятное, и вошёл следом за ним в подъезд. Вверх вела узкая лесенка, а слева от неё стоял, возложив лапу на щит, большой лев. Он с лукавым любопытством рассматривал нас, склонив большую голову на правое плечо.
Я прошёл мимо него и не удержавшись похлопал его по плечу, лев зашатался.
— Ты со зверем поаккуратнее, — не оглядываясь вздохнул мой спутник. Льва этого спереть кто-то хотел, стали его с постамента сковыривать, да разобрались, что он не бронзовый — и оставили, а так точно увели бы.
Лестница была невысокая, но настолько крутая, что поднявшись следом за хозяином к обитым дерматином дверям его жилища, я немного запыхался.
— Прошу! — широким жестом пригласил меня хозяин, открывая дверь.
С приглашением он явно поспешил, поскольку ещё довольно долго возился с замками, которые украшали двери в количестве пяти, или шести штук.
— Сосед, понимаешь, чудит! — в сердцах оправдывался передо мной подполковник, совсем запутавшись в ключах. — Лучше бы звонок починил!
Отчаявшись самостоятельно справиться с обилием дверных запоров, он попытался позвонить, но за дверью ничего и никого не отозвалось. Подполковник оглянулся на меня, виновато развёл руками и загрохотал кулаками в двери.
Сосед подошёл к дверям так тихо, что мы с площадки ничего не услышали. Двери распахнулись настолько молниеносно, что подполковник едва не обрушил очередной удар вместо дверей на толстого и белого пожилого мужичка, похожего на вылезшее из кадушки тесто.
— И чего ты, Мишка, никак с ключами управляться не научишься? заговорил мужичок, странно пришлёпывая нижней губой, отчего казалось, что он сказанные слова пытается поймать на лету и заглотать обратно.
— Ты ещё десяток замков навесь, так я вообще на лестнице ночевать буду, пока их все откроешь — как раз выспаться успеешь.
— А что поделать, Мишенька? — шлёпнул губой сосед. — Времена-то какие, сам знаешь, в органах служишь.
— Я в органах давно не служу, я такой же, как и ты пенсионер.
— Так ты же опять утруждаешься, здоровье не бережёшь, всё вкалываешь, работаешь, нет чтобы заслуженным отдыхом наслаждаться, вот как я, например. Пенсионер должен отдыхать, раз заслужил. Правильно я говорю, молодой человек?
Я пожал неопределённо плечами, посчитав вопрос риторическим.
— Вот видишь, Мишка, и молодой человек того же мнения придерживается! — радостно истолковал по-своему мой жест сосед. — Потрудился — отдыхай!
— Так ведь это, Арик, если потрудился, а я что-то не припомню, чтобы ты себя работой утруждал.
— Закон один для всех, Мишенька. А главный закон у нас — конституция. И она мне даёт право на пенсию и заслуженный отдых…
— Кусок хлеба тебе конституция даёт, чтобы ты с голода не подох, хотя тебе это не грозит. Ты же стажа как такового вообще, кажется, не имеешь? На пенсию ты по старости пошёл, даже стаж не наработав…
— А кому какая разница теперь? Одинаково получаем! По закону!
— По закону, Арик, ты должен бы отдыхать в других местах, с более суровым климатом, а ты в Москве воздух портишь.
— Зачем же ты грубишь, Мишка? Нехорошо так, тем более что молодому человеку пример показываешь. Молодёжь у нас учиться должна…
— Нет уж, Арик, у тебя ему точно учиться нечему.
Подполковнику, как видно надоел этот никчемный разговор, и он прошёл в узкий и короткий коридор, отодвинув плечом соседа, который послушно откатился к стенке. Он стоял, вцепившись во входную дверь, покорно пропуская нас. Потом схватил меня за рукав, и оглядываясь на подполковника, зашептал мне в ухо, привстав на цыпочки. Учитывая мой маленький рост, он говорил мне в ухо, наклонившись к нему сверху. Я инстинктивно отодвинулся, вспомнив о его движущейся губе, испугавшись, что он слизнёт мне ухо.
— Молодой человек! Простите, не знаю вашего имени-отчества?
Я попробовал выскользнуть, но он крепко держал меня за рукав.
— Артур Николаевич, — пришлось нехотя представиться.
Зачем он спрашивал имя-отчество, было совершенно непонятно, наверное, для внутреннего пользования, потому что вслух он их не употребил ни разу за всё краткое время нашей с ним беседы.
— Молодой человек, вы, похоже, с телевидения? — угрожающе шлёпал над моим ухом Арик, заставляя меня втягивать голову в плечи. — Неужели вы будете снимать этого бывшего? Тогда вы спросите и меня, я много могу рассказать про него, мы уже много лет живём по соседству. И почему вы решили снимать про человека, которого со службы чуть не силком выперли.
— Это за что же? — не удержался я.
— За укрывательство и недонесение! — сделав круглые глаза, выдохнул он.
— И кого же он укрывал, и на кого не донёс?
— На меня, — скромно потупил глазки Арик, похожий на лучшего друга Винни Пуха.
— Очень интересно, — пробормотал я, выкручивая с трудом свой рукав.
Очень я удачно зашёл, ничего не скажешь. Не хватало только собирать по коридорам сплетни про соседей. Я заспешил к подполковнику, он уже вошёл к себе в комнату, оставив дверь немного приоткрытой, не стал дожидаться когда Арик начнёт увлечённо рассказывать о том, что его сосед писает мимо унитаза.
Арик семенил следом за мной, периодически умудряясь забегать вперед, что при его комплекции и узости коридора было чем-то из области фантастики, но ему это удавалось, он даже губой за стенки не задевал.