— А что, я и спросить не могу? Других-то не охраняют.
Я повернулся и сказал тихо:
— Да, он бандит.
— Ну и что? — пожала плечами Ася. — Наше дело — убрать, помочь, чем можем, для нас тут все одинаковые, все как есть — больные. А кто уж там кто — пускай после разбираются, для того и суд имеется, и всё такое прочее.
Она повертела в воздухе рукой, пытаясь найти развёрнутые объяснения этому «всякое», но не нашла, подхватила пустое ведро и позвала Марусю:
— Пошли, подруга, нам ещё два туалета вымыть надо, придёт старшая, она нам даст перцу.
Маруся хотела ещё что-то спросить, но передумала и пошла следом за своей подругой. А я поднялся по лесенке наверх, по дороге натянув на себя белый халат, который держал дома на всякий случай. У меня там на всякий случай хранились телогрейка, рабочий комбинезон, синий халат и даже оранжевый жилет путейца.
Я оглянулся на крохотной лестничной площадке, всё было тихо. Открыл портфель, из пакета надёргал большой пучок ваты, открыл осторожно бутылку хлороформа, щедро полил вату, и торопливо направился в коридор, ведущий к палатам в отделение интенсивной терапии, попросту именуемой реанимацией.
В коридоре тут же встал со стула возле тумбочки, подозрительно косясь в мою сторону, плечистый парень в белом халате, небрежно накинутом на камуфляж. Я заметил пистолет у него на поясе, кобура была расстёгнута.
— Вы к кому, гражданин?
— Я — доктор Смирнов, меня вызвали для участия в операции некоего Михалёва, я анестезиолог.
— Предъявите, пожалуйста, документы, — твёрдо предложил неулыбчивый парень.
Я поспешно похлопал себя по карманам, изо всех сил изображая полную готовность и послушание, но тут же развёл руками:
— В портфеле документы.
Я повертел головой, и указал рукой на тумбочку возле дежурного:
— Вы позволите?
Он молча кивнул, слегка отодвинувшись. Я поставил портфель на тумбочку, и открыл замок.
— Секундочку, доктор, — остановил меня охранник. — Если вы не возражаете, я сам загляну. Можно?
Я не возражал. Собственно, это только мне и нужно было. Как только он осторожно, стараясь не спускать с меня глаз открыл портфель и опустил туда на секунду взгляд, я тут же подскочил и засунул его головой в портфель, перехватив его правую на болевой приём. Парень пару раз успел дёрнуться, но тут же затих, наглотавшись паров хлороформа.
Выудив его за шиворот из портфеля, я поспешно залепил ему рот клейкой лентой, приготовленной заранее. Захлопнул портфель и забросил его в двери палаты, возле которой сидел охранник, положил на стул вытащенную из тумбочки газету, предварительно развернув её, снял с телефонного аппарата трубку, и положил на тумбочку, таким образом нарисовалась безмятежная картинка: сидел человек, читал газету, позвонили, он отложил газету и пошёл кого-то звать. После этого я торопливо затащил тяжёлого охранника в палату и тщательно прикрыл за собой двери. Кровать была за белой занавеской, и лежащий на ней что-то пыхтел, видимо не понимая, что происходит.
— Ты не нервничай, дорогой, — успокоил я его, — сейчас я подойду, пелёнки тебе поменяю.
Огляделся, связал ноги и руки охранника полотенцами, которые висели на стене возле дверей. После этого отдёрнул занавеску и поздоровался:
— Здорово, Зуб!
Зрелище было не для слабонервных, Соколик разделал его, как бог черепаху. Всё, что виднелось из-под белой простыни было тщательно запеленато в бинты и напоминало мумию фараона. Из-под повязки на меня таращился один перепуганный глаз с обожжёнными ресницами.
Со всех сторон к кровати тянулись какие-то проводки и трубочки, отчего Зуб удивительно напоминал большого паука, сидящего в середине собственной паутины.
— Чего тебе? — прохрипел Зуб.
— Да так, ничего особенного, спросить хотел тебя: ты жить хочешь?
Глаз наполнился ужасом. Я попал в самую больную точку.
— Значит, надеешься? — поинтересовался я. — Ну, ну. Тогда ты мне быстренько всё расскажешь, и я уйду. А если нет, то я тоже уйду. Только если ты мне ответишь, я уйду ничего не трогая, а если не скажешь пообрываю все трубочки, и выключу к едрене фене все эти машинки, а то стучат они.
Я обвёл взглядом датчики и экраны самописцев и осциллографов, которые вычерчивали кривые и выдавали импульсы.
— Значит так, вопрос простой, как день. Я тебя не утомлю. Кто заказал мальчика и женщину на Ярославском шоссе?
— Не знаю, — с трудом ответил Зуб. — По телефону.
— Допустим. Что за голос?
— Бабий такой голос.
— Женский что ли? Я не понял, что значит бабий.
— Я сам не понял. Не то мужик таким голосом говорил высоким, не то женщина. Только голос всё одно меняли.
— Кто гарантировал?
— Никто.
— Неправильный ответ, — я покачал головой и взялся за трубку, тянувшуюся из его носа, слегка потащив за пластик. — Не принял бы ты заказ по телефону без серьёзных для тебя гарантий, ты всё же — не девушка на выезде.
Он тяжело засопел, с надеждой заглядывая мне через плечо. Я понимал, что время идёт, что я нарушаю все возможные законы, но не видел другого выхода из лабиринта, в который я безнадёжно забрёл в поисках. Сначала я искал убийц моего племянника, потом искал мальчика, а теперь уже и сам не знал, что ищу.
Я знаю только одно, что отыскать это для меня почему-то важнее всего в жизни. Почему важнее — я и сам не знаю, потому что не знаю, что ищу. А может и знаю, только сказать не могу, как собака.
Зуб продолжал сопеть, таращась на меня жутким своим глазом. Я подёргал трубочку.
— Я понимаю, что мозги тебе сильно потрясли, но только думай скорее, мне некогда.
Я резко выдернул трубочку, которая уходила достаточно глубоко и оказалась достаточно длинной. Зуб испуганно и визгливо хрюкнул и все его счётчики ожили, всплеснув волнами и импульсами. Я улыбнулся как можно более обаятельной улыбкой. Я лукавил, я знал, что трубка эта не что иное, как приспособление чтобы поить, минуя рот.
— Ну так как, надумал? — спросил я. — Смотри, сейчас ещё какую-нибудь трубку вытяну, может и кишки за ней следом, тут уж как получится. Ну как тянуть?
Я взялся за другую трубочку. И тут заметил шланг, подающий кислород. Лёгкие его работали на вентиляторе. Худо его дело, вряд ли вытянет.
— Он сказал, что его гарант Костя Грек, — прошелестел губами Зуб.
— Кто такой? — спросил я. — Быстро, быстро колись, начал уже, и так почти всё сказал. Ну?! Измайловский, люберецкий, откуда? Где искать?
— Не знаю. Он отошёл.
— Откуда ты его знаешь, Грека этого?
— Сидели вместе. Он старше, сейчас в завязке, стар стал. Живёт где-то в районе метро «Семёновская», больше ничего не знаю.
Он тяжело засопел, как видно разговор ему дался тяжело.
— Ну ладно, апельсины я тебе в следующий раз принесу, живи пока.
И я пошёл к выходу из палаты. Перед тем, как уйти, я посмотрел охранника. Он был в порядке, пульс был, хотя и немного замедленный, я на всякий случай снял у него со рта ленту и расстегнул ворот рубашки. Сбросил халат и вышел из палаты и рванулся к туалету. Откуда вышла навстречу мне, опять вторгаясь в мои планы, Маруся, гремя вечными вёдрами.
— Ну как, отдал кровь-то?
— Отдал, — ответил я, изображая крайнюю необходимость попасть в туалет.
— Давай, милый, заходи, я только что убралась там.
В туалете я вылез через окно, спрыгнув с невысокого второго этажа сперва на козырёк над подъездом, а потом на землю.
Я уже отошёл на приличное расстояние от корпуса хирургии, когда там послышался шум. Я прибавил хода и выскочил в дыру в заборе.
Мне казалось, что в кармане у меня звенят ключи от лабиринта. Я поймал такси и поехал в сторону метро «Семёновская», там служил в отделении заместителем начальника мой старинный приятель, у которого я надеялся узнать про Костю Грека, надеясь что мой друг поможет организовать встречу "в верхах".
Но встреча, увы, не состоялась. Недаром говорят, что человек предполагает, а Бог располагает.