Я взял трубку, торопливо вытерев о штаны вспотевшую ладонь.
— Слушаю тебя, Константин Валентинович.
— Тебе Алёна Кораблёва не звонила? — сразу же, без переходов спросил он меня.
— Нет, только утром, я тебе говорил. А что? Я ей звоню — никто не подходит.
— И давно?
— Что давно? — не сразу врубился я.
— Давно ты ей первый раз позвонил?
— В десять часов вечера. Что случилось?
— Пропала Алёна. Наружное наблюдение доложило. Как — понять не можем. Обнаружили случайно. В подъезд зашли двое подозрительных мужчин, долго озирались перед тем как войти, потом стали подниматься на площадку второго этажа, наблюдатели проследовали за ними, оказалось, просто два алкаша, живут неподалёку, перед тем как по домам разойтись, решили распить в подъезде пузырёк. Ну их вежливо проводили на всякий случай для выяснения личности, а когда спускались и проходили мимо дверей Кораблёвой, один из наблюдателей услышал что звонит телефон. И никто не подходит.
Тогда он вышел на улицу, посмотрел — окна у Алёны горят. Тогда поднялся ещё раз, послушал. Всё так же телефон звонит. Доложил тут же начальству. Мы приказали немедленно проверить, позвонить в двери, а если не откроют — проникать в квартиру, даже если придётся взламывать двери.
Но квартира оказалась не запертой, а в комнате никого не было. Небольшой беспорядок в комнате, но в пределах допустимого, явных следов насилия нет. Через окно уйти не могла, там стоял пост наружного наблюдения. Через чердак тоже, там совершенно не тронутый замок. И у подъезда наружное наблюдение. Так что пока ничего толком сказать нельзя. Если что прояснится — я позвоню. Если вдруг она тебе позвонит, ты мне тоже сообщи, я буду на службе, телефон у тебя есть. И не бери в голову. Будем надеяться, что она ушла сама. Мало ли какие причины у неё могли быть.
Легко ему было говорить, а у меня так и сон пропал. Я лежал с открытыми глазами и смотрел в смутно белеющий в темноте потолок, заложив руки за голову, вслушиваясь в тишину, терпеливо и безнадёжно ожидая звонка.
Незаметно для себя я всё же задремал, и звонок застал меня врасплох. Я не сразу понял, что происходит, хотя автоматически уже нашаривал перенесённый к тахте телефонный аппарат. Артур тоже проснулся, или не спал совсем, потому что сразу же включил настольную лампу.
Я схватил трубку, она выскользнула из руки и упала на пол, я тут же нашарил её и прижав к уху закричал:
— Алло! Алло! Подполковник Капранов слушает! Говорите!
В трубке что-то пискнуло, зашуршало, и раздались тревожные гудки. Я только что не плакал. Неужели это по моей вине? И как я умудрился выронить трубку? Ну перезвони же! Перезвони! Но как ни ожидали мы с Артуром повторного звонка, напряжённо сидя на своих постелях, его не было. Артур, чтобы скрасить затянувшееся ожидание, взял чайник и пошёл на кухню, шлёпая по полу тапочками. Я сидел на краешке тахты и с надеждой смотрел на телефон.
И звонок прозвучал. Только звонил не телефон, а звонили в двери. Я поспешно натянул штаны и выскочил в коридор. Из кухни выскочил Артур с кипящим чайником в руках.
— Сейчас, сейчас! — крикнул я в двери, торопливо застёгивая брюки. — Я уже открываю!
Я торопливо распахнул двери и медленно поднял вверх руки. На пороге стоял верзила в камуфляже, плохо выбритый, с мешками под глазами.
— Только спокойно, подполковник, не делайте резких движений, и всё будет в порядке. Это не ограбление. Я — Соколик. Эй, малый, ты руку с чайником можешь опустить, голову себе сваришь.
Я оглянулся и увидел растерянного Артура, стоявшего с поднятыми вверх руками, в одной из которых у него был только что вскипевший чайник.
— Это вы меня чаем встречаете? — спросил Соколик. — Очень кстати. А кофе угостите? И почему мы стоим в коридоре? Приглашайте гостя в комнату.
Я повернулся к нему спиной и пошёл в комнату, но он меня остановил:
— Первым пускай идёт твой приятель с чайником, ты следом, а уж я за вами.
Так мы и вошли в комнату, где он заставил нас встать лицом к стене, быстро осмотрелся, извлёк из нашей одежды два пистолета, поставил к столу рядышком два кресла, велев нам сесть на них, а сам уселся напротив на стул.
— Я думаю, мы поговорим спокойно, без резких телодвижений? — спросил он, косясь на Артура. — Мне бы не хотелось делать вам больно.
Под его бдительным присмотром Артур заварил кофе, Соколик подвинул к себе кофейник, чашку и с наслаждением пил чашку за чашкой.
— Что с мальчиком? — спросил я, нарушая молчание.
— А что с мальчиком? — пожал плечом Соколик. — "Жив, здоров и невредим мальчик Петя Бородин". Я что — похож на людоеда? А вот что случилось с его отцом?
— Его убили.
— Когда и кто?
— Сегодня утром, в районе Таганки, тремя выстрелами из нагана, судя по отпечаткам пальцев на оружии — ты.
— Ты что, подполковник? — Соколик подался вперёд, резко прищурясь. Ты точно говоришь? Когда утром? Я его видел утром.
И он рассказал мне о своём дерзком посещении Дениса Кораблёва, и о том, что получил деньги, но поскольку считал, что Денис Кораблёв навёл милицию на него в Барвихе, когда он и мальчик едва не погибли, мальчика он хотел сдать на какой-то из постов ГАИ, выпустив его невдалеке, предварительно сообщив об этом его отцу. Но весь вечер он не мог ему дозвониться, подумал, что Денис играет в свои игры и решил встретиться со мной, найдя в кармане мою визитку.
— А я зачем понадобился? — удивился я. — И что случилось с Алёной Кораблёвой?
— Это ещё кто такая? — удивился Соколик.
— Ладно, проехали, — махнул я, поняв, что он ничего не знает про неё. — Так почему и с чем ко мне?
— Я не знаю куда определить мальчика. Я боялся, что Денис Кораблёв как-то заинтересован в его смерти. Опасался, что меня хотят подставить, потому и опасался отпустить его просто так. У меня всё время такое ощущение, словно за мной постоянно следят. Я в какой-то степени оказался виноват в том, что мальчика захватили, и считаю себя ответственным за него, за то, чтобы с ним ничего не случилось.
— А почему с ним что-то должно случиться, если ты его отпустишь? Почему ты так считаешь? Откуда такая уверенность? Неужели ты думаешь, что скрываясь с тобой по подвалам и по каким-то норам, он в большей безопасности?
— Я не знаю, но за мальчика получен большой выкуп, деньги кем-то похищены, за ним охотились две группировки бандитов, был ещё какой-то заказчик.
— Да, действительно, золотой мальчик. Так чем я могу быть полезен? Ты так и не пояснил.
— Я решил передать мальчика вам, тогда у меня были бы гарантии того, что он вернётся домой живым.
— Ты мог бы бросить мальчика где угодно, выпустить на улицу в любом месте, а сам уехать, раз уж ты получил деньги. Почему ты не сделал именно так?
— Я не мог отпустить мальчика просто так, на улице. Я отвечаю за него.
— Перед кем?
— Перед собой.
— Как ты, бывший офицер, оказался среди бандитов?
Соколик, ничего не скрывая, поведал свою грустную историю.
— И что теперь? — спросил я его, когда он закончил свой трудный рассказ.
— Определю мальчика и уеду в глушь, куплю документы и осяду в какой-нибудь полузаброшенной деревушке, где никому ни до кого нет дела.
— Я посоветуюсь с полковником Михайловым, возможно, мы что-то придумаем, может быть оформим как явку с повинной. Не будешь же ты всю жизнь по лесам скакать, как заяц, либо на болотах скрываться. Да и не дело это, чтобы офицер спецназовец так опускался.
Соколик поблагодарил, но я возразил.
— Тут спасибо говорить, во-первых рано, а во-вторых мы должны друг другу не только в бою помогать. Братство, оно тем и ценно, когда всегда помочь есть кому.
Мы говорили ещё долго, вопросов было много и у меня, и у Соколика.
Мы ведь видели всё происходящее как бы с двух разных сторон. Теперь вроде бы нарисовалась более менее общая картина, многое стало яснее, хотя белых пятен было ещё достаточно. Меня лично в данный момент более всего тревожила судьба Алёны Кораблёвой, так таинственно и бесследно пропавшей из дома, находившегося под наружным наблюдением.