— Потому что мне нравится снимать их с тебя, — откровенно признался он.
Она едва не топнула ногой от раздражения.
— Снова секс! Мы даже ни разу не покинули остров!
Он сдвинул брови.
— А зачем? Здесь есть все необходимое.
— Конечно. Все, что тебе необходимо для секса, — это очень широкая кровать… да еще подходящий лифт под рукой.
Он прищурился.
— Ты расчувствовалась…
— Да, расчувствовалась! — Она тряхнула головой, и волосы подобно языкам пламени заплясали у нее на спине. — Я женщина, и мне нравится, что я умею чувствовать, потому что чувства делают нас людьми. Попробуй сам — возможно, тебе это придется по душе.
У него на щеках задвигались желваки, и он стиснул зубы.
— Я не могу говорить с тобой, когда ты в таком состоянии.
— Ты вообще не умеешь говорить со мной, Люк. — Она схватила чемодан. — Сегодня днем отправляется самолет в Лондон. Я буду признательна, если ты попросишь своего пилота доставить меня в аэропорт. Я лечу домой, к сыну. К сыну, в существование которого ты так и не поверил. — С этими словами она направилась к двери. Люк молча смотрел на нее — он был ошарашен. Затем, пробурчав что-то на родном языке, он резко развернулся и, не оборачиваясь, вышел из комнаты.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Наступило время ленча, и Кимберли с беспокойством поглядывала на часы, опасаясь, что может пропустить рейс на самолет. К середине дня она поняла, что окончательно опоздала, так как Люка не было, а вертолет не появился. Уставшая и раздраженная, Кимберли уже собралась заказать по телефону вертолет-такси, как услыхала звук мотора и с облегчением вздохнула. Конечно, свой рейс она уже пропустила, но, по крайней мере, сможет улететь в Лондон на следующий день. Она подхватила чемоданчик и быстро пошла по садовой аллее к вертолетной площадке. Неужели Люк не придет с ней попрощаться?
Послеобеденное солнце сильно припекало, и Кимберли, обменявшись с пилотом вежливыми фразами, поскорее скрылась в кабине вертолета. Через несколько минут появился Люк — он шел к вертолету…такой до невозможности красивый, что у нее перехватило дыхание. Модный костюм безукоризненно сидел на его атлетической фигуре, и трудно было представить, что две недели он щеголял в плавках. Люк что-то сказал охраннику и тоже сел в вертолет, устроившись в кресле рядом с Кимберли. Он что, полетит вместе с ней?
— Что ты задумал?
— Постигаю смысл слова «компромисс», — сладким голосом сообщил ей он, — и показываю тебе, каким я могу быть уступчивым… если нужно. Я лечу с тобой, раз ты не хочешь оставаться здесь.
Она от неожиданности открыла рот. Люк уступчивый?
— Ты это серьезно? — В душе все смешалось: волнение, радость, страх. — У тебя дела в Лондоне?
— У меня дела повсюду, — ответил он, — и Лондон не исключение, хотя неотложная необходимость лично заняться делами именно в этом регионе возникла всего несколько часов назад.
— Боюсь тебя огорчить, но сегодня мы никуда не полетим, потому что опоздали на самолет, — уведомила его Кимберли, а он весело на нее посмотрел.
— Самолет полетит по моему распоряжению, и ни минутой раньше, так что мы не опоздали.
— Самолет взлетит, — она взглянула на часы, — через десять минут, и даже ты не можешь отдавать распоряжения коммерческим рейсам.
— А мы не полетим коммерческим рейсом, — скучающим тоном объяснил Люк, вытягивая длинные ноги. — Мой личный самолет уже заправлен и ждет нас.
— У тебя есть собственный самолет? — изумилась Кимберли.
— Конечно. Ты думаешь, что я путешествую по всему свету на ковре-самолете?
Она покраснела.
— Я об этом никогда не думала, хотя могла предположить, что обычные способы перелета для тебя неприемлемы.
Он широко улыбнулся.
— Но я ведь не такой, как обычные люди. — Он наклонился к ней, и их взгляды встретились. — Разве тебя в этом не убедили две недели, проведенные в моей постели?
— Люк… — выдавила она, поборов импульсивное желание обвить руками его шею, — мы договорились о двух неделях, и эти две недели закончились.
— А две следующие только что начались, — уточнил он.
— Слово «нет» тебе знакомо? Он пожал плечами.
— Я не очень-то привык к словам «нет» и «может быть», но зато я изучаю слова «компромисс» и «беседа», так что еще не все потеряно.
Кимберли не знала, смеяться ей или треснуть его хорошенько. Люк есть Люк, и он никогда не изменится.