— Мои новые друзья. Как–то я с ними сойдусь? Может и драться придется, — подумалось мне довольно равнодушно.
Мы зашли с Иваном Ивановичем в коридор. Он сказал: «Вот ваша дверь, а это наша. Я здесь с женой Лидой живу». И отворив дверь, пропустил меня вперед. Комнатушка, в которой жила мама, была совсем крошечной. Две кровати, между ними столик у окна. У стола две некрашеные табуретки. В одном углу печка, рядом умывальник и ведро с водой. В другом углу за занавеской какие–то вещи.
Иван Иванович снова сказал:
— Поставь чемодан, возьми ведро и пойдем. Сарайчик ваш угольный покажу и удобства, верней, неудобства. Печь уже две недели не протапливалась. Поставим чайник и ужинать будем. Молчишь, удивляешься условиям, в которых живет твоя мать? Я тоже не здесь родился, а в Петербурге, судьба завела сюда.
Пока я набирал уголь в ведра, а он собрал охапку дров. Когда мы зашли в помещение и сложили все это у печи, он повел меня к колодцу.
Принесли воды, Иван Иванович разжег плиту и поставил чайник. Я разложил чемодан на кровати, вытащил комковой сахар, молоко сгущенное в двух банках, консервы мясные и рыбные, сухари и выложил все это на стол.
— О–о–о! Да ты богач! — удивился Иван Иванович. Это хорошо, а то мать вернулась бы а в доме ничего. У меня есть хлеб и немного картошки. Пенсию еще не дали, — смущенно оправдывался он, категорически отказываясь открыть консервы и банку с молоком, и только снова смущенно сказал:
— А кусочек сахара с твоего разрешения, возьму. Приятно попить чай с сахаром. Недавно карточки отменили. Теперь, если деньги есть, то свободно покупать все можно.
— У меня много денег, — похвалился я.
— Много, денег не бывает. Но я рад за Элен. Извини, Гриша мне приятно твою маму Елену, так называть. Ты вот что, умывайся, попьем чай и ложись спать. Небось, устал с дороги. А завтра утром с 10 до 12 часов посетителей в больницу пускают. Я тебя отведу. Только бы она не очень разволновалась. Ляжешь спать, закройся на крючок, а уходишь, вот замок висит, закрывай дверь с другой стороны. И от общей двери у каждого из нас свой ключ. Вижу, он здесь на гвозде висит. Дверь мы всегда закрываем. Ну все, Гоша, так тебя твоя мать называет, доброй ночи тебе.
— И вам тоже, — ответил я и в первую очередь снял брюки, распорол двойную заплатку, достал медальон, осмотрел комнатенку, куда бы его спрятать и без труда нашел у окна, под потолком расщелину, удостоверился, что она не очень глубокая и сунул тут заветный узелок, впервые подумав, вот мама обрадуется. Женщины любят все блестящее. А главное, придется привыкнуть к тому, что я теперь Гоша, Гоша Кузнецов.
На следующее утро Иван Иванович зашел за мной и повел меня в больницу. На мое удивление это было огромное одноэтажное здание с широким огороженным двором, в котором росли и кусты и деревья. Но на них еще едва проклевывались листочки. Иван Иванович объяснил:
— Госпиталь здесь был во время войны, а сейчас областная больница. Тяжелобольных сюда привозят. Ты, Гоша, присядь на скамейку, я выведу твою маму, подготовлю ее к встрече с тобой и позову тебя.
Ждать пришлось не долго. Иван Иванович бережно вел в мою сторону маленькую худенькую, как мне показалось, девочку–подростка. На ней был теплый халат, она радовалась солнцу и слабым голосом говорила:
— Какое счастье, что я дожила до весны и есть Вы и Аристарх Андреевич, и что навещаете меня. В больнице только от одной скуки помереть можно.
Иван Иванович посадил ее на скамейку, в десяти шагах напротив меня.
— Вот моя мама, — подумал я. — Что — то сейчас произойдет.
Иван Иванович, между тем, радостно говорил:
— Элен, Вас ожидает еще одна радость. Вчера я встретил с поезда вашего сына.
— Как встретил? — изумилась мать.
— Ну, я перехватил телеграмму, которую он с Москвы вам отправил.
— А где же он, где же мой сын? — разволновалась мать.
— Элен, если успокоитесь, скажу где.
— Я спокойна, пожалуйста, Иван Иванович, где он?
— Недалеко от вас, сидит на скамье.
Мать посмотрела на меня. Лицо ее покрыла еще большая бледность. Она поднялась с места и шагнула в мою сторону. Я тоже встал и пошел к ней — к незнакомой маме, не зная как себя вести.
— Гошенька, сынок мой! — прошептали ее губы.
Я поспешил ей навстречу, боясь, что она упадет, не дойдя до меня. И она упала на меня. Наверное, ее охватило оцепенение. Она не могла говорить. Иван Иванович нас обоих отвел на скамью, посадил рядом. Мать вцепилась в меня, как будто меня кто–то хотел у нее отнять. Иван Иванович радостно произнес: