— Эля, не глупи, — уговаривала Зина, — в новую квартиру ввести уголовника. Какой он, твой Гоша? От того Ромео ничего не осталось. Он никогда не станет другим. Моральный калека, если еще и не физический. Да, с войны ждали. Но четыре года, пусть пять, но не пятнадцать! Чтобы ты его не нашла! А если найдешь и к себе приведешь, не жди меня в гости. Свою жилетку для твоих слез не подставлю. Ладно, Эля, этого душечку Томилина как зовут?
— Зовут его Григорий Алексеевич.
— Ну и забудь про Гошу. Или покажи мне этого Гришу. Он женат?
— Нет, не женат. И потому девицы на прием к нему без всякого повода ходят. Но мой Гоша мне дороже этого красавца. И я глупых мыслей в голову не допускаю. Мне бы только квартиру получить. Вот и волнуюсь, дом–то элитный.
— Интересно, ты учительница, а работаешь дворником в одном районе, а уборщицей в другом.
— Я же тебе рассказывала, меня со школы попросили за самодеятельность. А на вторую работу уборщицы я устроилась из–за жилья. Да и дворником сначала, чтобы хотя бы в бараке пожить. Конечно, получу квартиру, сразу с работы дворника уволюсь. Но сегодня мне не уснуть.
— И что, могут отказать в получении квартиры?
— Дом построили не для таких, как я. Драка идет за каждую квартиру. Вот, вот в последнюю минуту переиграют и отодвинут меня до следующего раза. Пойду утром на прием к Томилину. Эх, получу квартиру и отпуск возьму.
— Нарядись, платье с вырезом надень. Пусть увидит твои прелести, это когда завтра на прием пойдешь, — советовала Зина. — И знаешь, Эля, иди к нему после обеда. Он тебе точно даст квартиру.
— Откуда такая уверенность?
— Они, мужики, когда сытые, довольные и добрые. А ты не умеешь врать, не умеешь скрывать свои чувства. Он увидит, что ты в него по уши влюблена. Даже если ты окажешься не в его вкусе, или не в его возрасте, мужику все равно приятно, что его любят. И, главное, ты ничем не рискуешь. И квартиру получишь и не подвергнешься «унижению», не потопчет он тебя. Достанешься целомудренной своему уголовнику, верной своему Гоше, чтоб он пропал.
— Зина! Ну сколько можно повторять! Не влюблена я в Томилина, шучу, себя развлекаю.
— Ага, так тебе и поверю.
Я тихо положил трубку. «Здесь, за дверью, моя Эля. Как долго я ее ждал! Она работает уборщицей. Однако Рыбкин восхищен ею. Мне же не приходилось ни разу сталкиваться с ней лицом к лицу. Несколько раз я видел ее спину в сером халате, с ведром в одной руке и шваброй, в другой. Действительно, стоит ли признаваться теперь?» — снова засомневался я, да еще из разговоров двух приятельниц выяснилось, что она ко мне нынешнему, неравнодушна. А с другой стороны, все мое существо рвалось навстречу ей, пусть и другой, пусть теперь взрослой и чужой.
Я отодвинул бумаги и встал из–за стола, чтобы выйти в приемную и взглянуть на Элю. Но, услышав у своей двери звуки, быстро сел на место, придвинул к себе бумаги и сделал вид, что сосредоточился на их чтении.
Дверь растворилась шире. Я поднял голову, увидел прелестное женское лицо и услышал испуганный возглас: «Вы же ушли домой!» И, заикаясь: «Извините, мне нужно уборку у вас сделать, но могу и попозже.» И попятилась к двери. Из–за жары ее серый рабочий халат застегнут небрежно, только на поясе, на две пуговицы и ноги выше колен не прикрыты. Я узнал мою Элю. Повзрослев, она мало изменилась.
— Подождите! Зайдите на минутку. Забыл вашу фамилию, — сказал я, сдерживая волнение и предложив оставить ее рабочий инвентарь за дверью, поднялся ей навстречу. Эля все еще в смятении робко вошла. И, глядя в сторону, сказала:
— Я хотела утром прийти к вам на прием по–поводу квартиры, — не выдержала и, потупив глаза, спросила: «Вы слышали наш с подругой телефонный разговор?»
— Что? Какой разговор? Вообще–то я был очень занят, так, какие–то урывки. Меня же это не касалось? — подошел я к ней ближе, жадно всматриваясь в ее лицо. Но она уже справилась с волнением, поверив, что я не слышал ее разговора с подругой, беспечно ответила: