Одноклассники, порядком, надоели мне. Разогнать их можно только с помощью скучных им классических романсов. И я пошел к роялю.
— Гриша, — обратилась ко мне Настя, — ты сыграй что–нибудь народное. В школе ты хорошо на концертах играл и пел.
— Григорий Алексеевич, вы еще и поете? — удивилась Эля.
Я поклонился ей и сказал:
— Только для прекрасных дам!
Имея в виду ее, одну прекрасную даму.
Сначала я играл на рояле, но после, забыв про всех, пел уже песни только для Эли из репертуара знаменитого Козина: «Счастье мое, я нашел тебя…» Все для тебя, и любовь, и мечты…» Все, ты моя любимая, посмотри, наша юность цветет….»» Радость моя, мы с тобой неразлучны вдвоем, мой цветок, мой друг…»
«О, эти черные глаза меня пленили…»
… О, эти дивные глаза. Кто вас полюбит, тот потеряет навсегда и сердце и покой…»
Я пел для Эли, наблюдая ее реакцию, но не упускал из вида Аристарха. Старый мичман устало улыбался, ему пора было с дороги отдохнуть. Одноклассникам от моего пения стало скучно. Предложив им еще раз выпить за встречу и, показав на Пелагею Степановну и Аристарха сказал:
— Ну, не сегодня всё. Старшим отдыхать пора Я вас провожу.
Пелагея Степановна напомнила Косте, чтобы он к концу недели прислал рабочих для ремонта здания и ввел бы в смету оплату и для Гриши, т. е. для меня.
Я проводил гостей, в то время, как Пелагея Степановна, проникшись симпатией к Аристарху за то, что тот воевал с Колчаком, подыскивала старику лучшую комнату.
Когда вернулся, Элю не нашел. Пожелав старикам спокойной ночи, спустился в парк. Он благоухал. Новая луна еще не народилась, а старой уже не было. Я пошел к беседке. Сел, закурил и наблюдал за освещенным парадным подъездом. Лестница, мраморные колоны и львы, охраняющие здание, светились спокойным светом. И у меня тоже стало покойно на душе. Как будто я вернулся уже в свое поместье и со мной единственный друг и любимая женщина. — жена.
Через полчаса, слева от подъезда, чуть замаячила тень. Я пошел ей навстречу и услышал голос Эли. Она явно скрывалась от меня, но, будучи обнаруженной, смело заговорила первой:
— Вам тоже не спится, Григорий Алексеевич? Смотрю, парк огромный весь цветет. Вы слышите, какой запах?
Я не ответил ей, а просто пошел с ней рядом по неосвещенной аллее «Унтер ден Линден». Оттуда свернули на другую аллею. Здесь, из темноты на нас надвигались белые букеты яблонь и вишен. В левом углу парка цвели каштаны. Но запах белой акации перебивал все остальные. Робко засвистел соловей.
— Вы слышали? — восхитилась Эля.
— Это соловей, — подтвердил я.
— Никогда не слышала. Только в кино. Он какой?
— Маленький и невзрачный. Сидит обычно на голой ветке акации, чтобы подруга его видела, и поет, поет, зовет ее. Эля, вы еще побудете в саду? Пелагея Степановна завтра ложится в больницу, а сейчас она меня ждет. Освобожусь и вернусь к Вам. Мне не хочется сегодня спать, — признался я.
Она ответила:
— Нет, Григорий Алексеевич, я иду с Вами. У нее ко мне, наверное, тоже дело есть.
Мы поднялись вовремя. Старая женщина уже сама нас искала.
— Гуляете, молодые люди? — спросила она и обратилась к Эле, — Ваш родственник Аристарх Андреевич, совсем не разговорчивый. Хотела поговорить с ним о гражданской войне, так ему не интересно. Ответил: «В войне нет ничего хорошего».
Эля заступилась за Аристарха:
— Он не совсем здоров и дорога его утомила. Все–таки, ему уже за семьдесят.
Пелагея Степановна тут же пожаловалась:
— И мне уже 69 лет. Как из больницы выйду, если операция удачная будет, на пенсию пошлют. Тогда, Гриша, ты ко мне и не приедешь навестить, — не то спросила, не то сказала она.
— Да не волнуйтесь, будет навещать. — утешала ее Эля.
Утром приехал Костя на служебной машине, за рулем сидел шофер, и мы увезли Пелагею Степановну в областную клинику. В тот же день я заехал в свою школу. Поговорил с учителями, которые оповестили всех одноклассников о моем приезде, а потом все вместе закатили в ресторан.
Костя, полагая, что достиг невероятных вершин в карьере, все пыжился перед другими одноклассниками, когда учитель физики тихо спросил меня:
— Гриша, а ты где, кем работаешь?
Я ответил ему тоже шепотом и еще о перспективе. Он довольный кивнул, сказав:
— Вот помянешь мои слова, еще до столицы дорастешь! Не зазнаешься тогда?
Я ответил:
— Есть пословица: «Когда человек становится известным, с ним заново нужно знакомиться.» Но вас это не коснется. За других не ручаюсь. Столько знакомств по жизни! И они, почти все, мне не нужны.