На этот раз все было иначе. Я стояла прямо перед зеркалом, но не видела себя. Видимо, штуковина была как раз активирована, или как ее там называли. Это было зеркало, в котором можно было увидеть будущее. Это было неправильное будущее. Именно поэтому Старцы смотрели в зеркало, чтобы заметить нежелательные события. И чтобы затем отправить хранителей времени, чтобы те привели все в порядок.
— Подойди ближе, — сказала Эсперанса. — Тогда ты сможешь увидеть все более ясно.
Я бы скорее убежала, как черт. Неохотно я подошла ближе к зеркалу и напряглась интерпретировать эти нечеткие картинки. Сначала это выглядело как призрачные, колыхающиеся туда-сюда черно-белые неузнаваемые контуры. Но чем больше я сосредотачивалась, тем четче оно становилось, пока, наконец, я не смогла рассмотреть каждую отдельную фигуру. Оно все еще было зернистым и бесцветным, как древнее немое кино, но при более близком рассмотрении я поняла, что происходит там - своего рода войны. Люди в панике убегали, бросались в укрытие и прятались за остатками стены. Сцена происходила на открытом воздухе. Дома на заднем плане были руинами, расположенными между огромными грудами щебня.
Внезапно на экране взорвалась бомба или ракета, осколки которой разлетелись во всех направлениях, и вид на происходящее на несколько секунд потемнел. Тем не менее, было страшно, так как наступила гробовая тишина. Я даже не слышала собственное дыхание, потому что задержала воздух, пока не увидела то, что произошло дальше. Пыль улеглась, и ужас продолжился. Везде лежали мертвые среди руин. Несколько фигур с оружием наготове двигались через местность впереди. Это должно быть были люди, которые были ответственны за взрыв. За одним из домов с разрушенными стенами полз выживший. Приложив усилия, он поднялся, он был ранен. С поднятыми руками и спотыкаясь, он вышел из своего укрытия, но был хладнокровно застрелен одним из вооруженных.
Я подавила крик, но это уже произошло. Точнее: это произошло бы. Здесь, в Париже. И таким образом настоящее время, каким я его знала, из-за этого становилось совсем другим. Картинка в зеркале пришла в движение, казалось, опускалась завеса. Затем она все больше размывалась, пока, наконец, ничего нельзя было различить, только полуслепая, серебряная поверхность зеркала.
— Теперь ты знаешь, — сказала Эсперанса.
— Но я совсем ничего не знаю, — в шоке возразила я. — Какое событие надо предотвратить, чтобы этого не произошло? Ты должна мне сказать, что я должна сделать.
— Только свободный дух может принять правильное решение, — Эсперанса снова накрыла зеркало простыней. В падающем солнечном свете ее лицо выглядело как полупрозрачный пергамент. Внезапно она повернула голову, как будто что-то услышала.
— Теперь тебе надо идти. Не разговаривай об этом ни с кем, — она схватила меня за руку и потащила обратно в магазин. Я сопротивлялась и задавала очередные вопросы, но она неотступно вытолкнула меня. Едва я оказалась стоящей на улице, сначала закрылась внутренняя дверь, а затем весь магазин, когда задвинули задвижку. Я постучала пару раз, но никто не отозвался. Меня наполнили страх и неуверенность, и я осмотрелась в поисках Филиппа. Парфюмер тоже закрыл свой магазин, по-видимому, у него пропало настроение ругаться.
Сзади на мое плечо легла рука, в ужасе я развернулась. Передо мной стоял Филипп.
— Вот ты где, — с облегчением произнес он. — Я искал тебя. Где ты была все время?
— Позаботилась о паре вещей, — я показала на мешок, который поставила рядом с собой.
— Давай я понесу, — он поднял мешок и повесил его на плечо. — Там же целая куча вещей внутри. Где ты взяла столько так быстро?
— Ну, в магазине там. Он был только что еще открыт.
— Неужели? Странно. В последнее время я здесь часто прохожу мимо, но там всегда закрыто и забито. Так же, как и сейчас.
Я открыла рот, чтобы ему все объяснить, но вспомнила о предостережении Эсперансы ни с кем об этом не говорить.
— Я не могу тебе сказать, — объяснила я.
— Ясно. Запрет, не так ли?
Я просто кивнула. У меня громко заурчало в животе. Это из-за стресса, который оказал на меня такое сильное влияние - буквально. Мне следовало спросить Эсперансу, был ли у нее там туалет.
— До Гастона еще далеко? — спросила я.
— Четверть часа самое большее.
Столько я еще могла потерпеть, при условии, что ничего решающего не произойдет. Гастон привел бы меня сразу же к Себастиано, и потом все было бы в шоколаде. В обществе Себастиано я была бы абсолютно стрессоустойчива. Пока что лучшим способом отвлечься было на захватывающую историю отношений.
— А что вообще с Сесиль и этим парфюмированным шелковым фраком? — спросила я Филиппа, продолжая идти. — Почему ты хочешь его убить? И почему они живут раздельно? Или скорее: почему она вообще вышла за него замуж? Наверняка не по любви, или как?
Филипп презрительно фыркнул.
— Конечно, она вышла за этого кретина не по любви. Разве он похож на человека, которого можно любить?
— Может, у него богатый внутренний мир?
— Ну да. Золотое сердце. — Это прозвучало раздраженно.
— Значит, она вышла за него замуж из-за денег?
— Конечно. Ну, по какой другой причине столь прекрасная и талантливая женщина должна выходить замуж за такого низменного человека, как Баптист?
— Его так зовут? Значит, они не сошлись характерами, не так ли? Погоди, дай я угадаю. Он старый скряга.
— Если бы только это! Он требовал от нее таких вещей!
— Каких вещей?
Филипп кашлянул.
— Ты появилась из далекого будущего и без сомнения опережаешь меня по количеству знаний, но, тем не менее, ты еще практически ребенок. Я не могу говорить с тобой об этом. — Его уши налились краской.
— Ох, — теперь мне действительно стало интересно. — Я только выгляжу такой юной. На самом деле я взрослая. Ты можешь спокойно рассказать мне, я выдержу.
— Такой приличной юной девушке я не буду рассказывать об извращенном поведении этого человека. — Это прозвучало решительно, мне не удастся его переубедить.
— Она не может развестись с ним?— спросила я.
— Она бы непременно это сделала. К сожалению, без согласия церкви это полностью исключено, к тому же такое особое разрешение на расторжение брака стоит дорого. Но хуже всего то, что Баптист превращает ее жизнь в ад. Он даже оклеветал ее перед инквизицией, назвав ведьмой.
— Бог ты мой! — Я была поражена. Инквизиция была высшим проявлением ужаса. Там главенствовали фанатики, серьезно верящие в такие глупости, как колдовство.
— До сих пор его не воспринимали всерьез. Здесь, в Париже, все не так плохо, как в провинциях, где снова и снова пытают и сжигают людей, потому что они якобы заодно с дьяволом. Но Баптист не отступает, он не может пережить, что Сесиль его бросила. Если она откажется вернуться к нему, он продолжит порочить ее. Уже тот факт, что она актриса, делает ее подозрительной. Чего доброго, в следующий раз он припишет ей владение оккультными книгами и занятие черной магией. Это может окончательно решить ее судьбу.
— У нее и правда есть какие-то? Оккультные книги, имею в виду?
— Этого я не знаю. У нее так много книг. Она постоянно покупает новые, ей всё мало. — Филипп удрученно покачал головой. — Я говорил ей, что она должна уничтожить все, что может навредить ей, но она только смеялась. Она сказала, что далеко не так подозрительна, как сам Баптист, который ночью в задней комнате замешивает какую-то бурду, которая может иметь только сатанинское происхождение.
— В этом я с ней абсолютно согласна, — согласилась я. — Та хрень, которой парень прыскается, неимоверно воняет. Это практически телесное повреждение.
— Верно. - Филипп вздохнул. — Хотелось бы мне разделять уверенность Сесиль. Она говорит, что скоро станет знаменитой и любимой, что Баптист больше не отважится чернить ее.