— Ну-ну! — удивился Юхан. — Что это ты? — Он раскрыл свой складной нож и разрезал конверт. — Читай теперь!
Юули опять с сомнением взяла конверт в руки. И по мере того, как она дрожащими пальцами вытягивала из него письмо, в комнате все больше распространялся приторно-сладкий запах. А тетя потом утверждала, будто из конверта даже заструился розовый туман. «Словно наваждение, — говорила она. — Да и как объяснить иначе…»
Юули долго стояла лицом к окну, держа письмо обеими руками. По ее худым челюстям заметно было, что губы ее шевелятся. Потом она обернулась и, бледнея, опустилась на стул.
— Господи помилуй, что там в этом письме? — испуганно вскричала тетя.
— Не знаю, — прошептала Юули. — Не понимаю, — поправилась она.
— Так прочти вслух, — приказала тетя.
— Нет! — Она протянула письмо тете и сказала упавшим голосом: — Читай сама.
Тетя взглянула на письмо. «Мне показалось, — рассказывала она потом, — будто буквы пляшут перед глазами, словно живые, и меняют цвет». Впрочем, тетя была неважным грамотеем и, видимо, не хотела признаться в этом.
— Где уж мне прочесть такие мелкие буковки, — сказала она. — Пусть Юхан прочтет.
— Нет, нет, только не Юхан! — вскипела вдруг Юули. — Ему нельзя читать это!
Однако раньше, чем она успела помешать этому, тетя уже протянула письмо Юхану. Теперь и он ощутил сладковатый запах, исходивший от письма. А Юули привалилась к столу, закрыв лицо руками.
— Подумаешь, какое дело, — сказал Юхан и принялся за письмо. Сначала он читал ровным голосом, как читают газету. Но вскоре и ему показалось, будто буквы заплясали перед глазами и стали менять цвет.
Это действительно было любовное письмо.
«Моя сладкая, сладкая Юлия, — так начиналось письмо, — душа моя денно и нощно жаждет встречи с тобой! — Дальше шли такие же красивые слова, словно вычитанные из самого красивого романа. Там сравнивали адресата и со звездами небесными, и с лилиями, и с Гретой Гарбо из фильма «Любовные бури». — Сердечко мое, дыхание мое, мечта моих любовных грез!» — И слова текли — такие же дурманящие, как и сладкий запах, исходивший от письма.
Но вместе с тем слова эти были такие, каких слушатели никогда бы не решились употребить для выражения своих чувств. Каждый день они могли грубо шутить над чем угодно, но от этого письма их все же бросало в краску. «Помнишь ли ты, — спрашивал писавший — как ты в последний раз была у меня? О, эти блаженные минуты, когда твои распущенные волосы реяли передо мной, как бурные звуки танго «Волны страсти»! О, эти порывы страсти, это чудо откровений!» Целая страница была посвящена описанию свидания, которое, по словам писавшего, представляло собой пожар чувств, бурю страстей, опьянение наслаждением.
Но затем пишущий становился мрачен, словно на него упал черный покров. «Куда ты скрылась, мечта моей души и тела? — жаловался он и утверждал, будто с той минуты тьма разлилась во всем мире. — Больше не влекут меня к себе ни женщины, ни песни, ни вино. О, вернись! — восклицал автор письма. — Вернись! Я снова хочу погрузиться в блаженство твоих объятий, ощутить бесконечность твоей любви! И если чувства твои остыли, я, по крайней мере, хочу быть твоим рабом, на окровавленное сердце которого ты наступишь с жестокой улыбкой. Я хочу целовать твои сандалии и кричать от счастья посреди мрачной пустыни одиночества и завывания бури. О, вернись, вернись!»
И в таком же роде автор письма изливал свою тоску и свои чувства еще на целой странице. А когда все страницы были исписаны, ему пришлось кончить: «Твой вечно тоскующий, вечно жаждущий Альфонсо».
Прошло немало времени, пока Юхан одолел все четыре страницы. Читая, он иногда останавливался, бросая взгляд то на конверт, лежавший на столе, то на слушавших его женщин. Он видел, как тетя Анна, словно парализованная, глядела на него широко раскрытыми глазами, как голова Юули склонялась все ниже и ниже. Иногда ему хотелось вовсе прервать чтение, так как некоторые места письма казались ему совершенно бессмысленными. Но потом он снова продолжал, потому что и его одурманил исходивший от письма розовый туман…
Наконец чтение было окончено. На столе лежали письмо и конверт — два светлых пятна в сумеречной комнате.
Тетя вздрогнула, словно просыпаясь.
— Что же это значит? — спросила она низким, сиплым голосом.
— Я не знаю! — зарыдала Юули.
— А кто этот Альфонс?
— Не знаю!
— Как не знаешь, когда он тебе пишет?
— Я не знаю! Не видела его, не слышала. Ничего я не знаю!
Тетя, у которой лицо покрылось пятнами, обратилась к Юхану.