Вдруг он проснулся от человеческих голосов, опять быстро сел, широко раскрыв глаза. Через окошко и щели в стенах в сарай проникал розоватый свет — значит, наступило утро. Голоса раздавались уже тут, перед самым сараем. Кто-то спрашивал надменно и повелительно:
— Значит, вы никого не видели?
— Кого же?.. — ответил другой голос, видимо, принадлежавший старой женщине. — Я и сама только что пришла. Кого же это вы ищете?..
На этот вопрос никто не ответил. Послышалось лишь недовольное покашливание.
Рандер опустился на четвереньки и очень осторожно приблизился к двери. Сквозь первую же щель в стене он увидел эту женщину. Это была старуха со сморщенным лицом, в низко повязанном платке. В одной руке у нее были грабли, в другой лейка. Лицо ее выражало страх, по вместе с тем и строптивость. Чтобы увидеть человека, задававшего вопросы, Рандеру пришлось прижаться к нескольким щелям поочередно. Наконец он увидел его: это был высокий брюнет, одетый в штатское, в шляпе, надвинутой на один глаз. Что-то вынюхивающее было в его лице, когда он спросил:
— Чья это будка?
— Юхкама. Старик тут есть такой. Он после обеда приходит. Вон дверь еще на запоре…
— А те, другие?
— Я почем знаю. Вот та, говорят, учителя одного. Других не знаю…
— Ну-ну!..
В этом восклицании послышалась угроза.
Но, следя за этим разговором, Рандер заметил, что допрашивавший все время поглядывает куда-то в сторону, мимо лица женщины. И тогда он сквозь следующую щель увидел третьего участника этой сцены: в зеленоватом мундире, высокой форменной фуражке, с крючковатым носом и рыжеватыми, заостренными, как пики, и закрученными вверх усами. Было похоже, что он не понимает слов, но все же по выражению лиц улавливает содержание беседы.
Рандер давно уже уяснил себе положение дел, но вид человека в мундире все же заставил его вздрогнуть.
— Ну-ну! — еще раз пригрозил человек в штатском. — Посмотрим!
Вдруг Рандер услышал, как кто-то шагает по траве и шарит по стене сарая. В ту же минуту в будке стало темно. Рандер сообразил, что один из полицейских пытается просунуть голову в окошко. Но, во-первых, она туда не влезала, во-вторых, в сарае от этого сделалось еще темнее, а в-третьих, через окошко нельзя было увидеть пространство у самой двери. Затем послышалось неопределенное покашливание, и в сарае снова посветлело.
Рандер прислушивался с крайним напряжением.
Теперь все смолкло. Видимо, пришельцы переглядывались, как бы советуясь. Потом послышались медленно удалявшиеся шаги. Посмотрев в щель, Рандер увидел только старуху, стоявшую на месте с выражением тупого удивления на лице. Потом и она, волоча ноги, побрела прочь.
Рандер с полчаса пролежал на месте. Но снаружи ничего больше не было слышно.
«Они осматривают другие сараи, — подумал он. — Какое счастье, что с ними нет собак!..»
При этой мысли Рандер с ненавистью сжал зубы, и губы у него побелели.
Но страх страхом, а все же нужно действовать. Прождав еще с полчаса, Рандер поднялся и осторожно выглянул в окошко. Насколько хватал взгляд, нигде не было ни души. Потом он осмотрел все, что находилось в сарае. Здесь валялась всякая рухлядь, на стене висела рваная рабочая одежда, в углу стояли лопаты, мотыги, грабли. Рандер сорвал с шеи остатки воротничка, натянул на себя замызганный пиджачишко, нахлобучил старую кепку: своей шляпы у него все равно не было. Брюки ночью порвались в нескольких местах, башмаки были в грязи, они не нарушали общей картины.
Он прислушался и еще раз оглядел все вокруг. Потом протянул руку в окошко и снова быстро вытащил скобу замка. Бросив быстрый взгляд из-за приоткрытой двери, он схватил в углу лопату, выскочил, сунул замок на место и побрел прочь от сарая.
С лопатой на плече, сгорбившись, он волочил ноги и, казалось, тупо глядел в землю перед собой. Но на самом деле он все время зорко осматривался. По-прежнему никого поблизости не было. Лишь вдалеке на магистральной дороге виднелись две-три женщины и один мальчик. И еще дальше, в низине, мелькнул платок ушедшей отсюда старухи.
Было прекрасное, ясное утро, солнце стояло уже высоко. На горизонте вырисовывался силуэт города. Прямо впереди из травы с шумом поднялись две вспугнутые птицы…
1952
Перевод Л. П. Тоом.
ЦАРСКИЙ ПОВАР
В первый день троицы ресторан был закрыт, и Метслов оказался совершенно свободен. Таких дней в году насчитывалось немного — всего два-три. И как в остальное время Метслов обязан был тянуть лямку, так в эти исключительные дни он обязан был отдыхать. И то и другое, в сущности, одинаково тяготило его: за свою жизнь он не научился использовать такой принудительный отдых. И от сегодняшнего дня тоже не ждал настоящей радости.