Лээни вскочила, и ей вдруг стало так весело, что она звонко крикнула, почти пропела на «детском языке»:
— Лиос-лита-ливай-лися ли-здесь! Ли-я лиско-лиро ливер-линусь!
А когда Видрик взглянул на нее в недоумении, она повторила, уже на бегу:
— Оставайся тут! Я скоро вернусь!
Она бежала без остановки, пока из-за деревьев не показались гребни соломенных крыш хутора. Там было по-прежнему тихо. Сестра Мария стояла, опершись о садовую калитку, устало полузакрыв глаза, а в волосы у нее были воткнуты три цветка желтоголова.
— Ты откуда несешься? — безучастно спросила она.
— Я… Я была внизу, на лугу… Знаешь, там, где камень Калевипоэга…
Она должна, должна была соврать! Словно кто-то заставил ее сказать эту ложь.
— Там ужасно много желтоголова и иван-да-марьи…
— Да-а?
Сонные веки Марии трепетали, вянущие цветы свесились на лоб.
В прохладном, полутемном амбаре пахло плесенью и затхлостью. Сверху с жердей настила в пустые закрома спускалась паутина. Между бревнами стен пробивался солнечный свет, в пучках лучей плясали золотистые пылинки.
Но Лээни ни на что не обращала внимания. Она встала на цыпочки и сняла с полки широкий, словно щит, хлеб. Вязкий мякиш цеплялся за длинный нож. Девочка отрезала большой ломоть хлеба и при свете падавших сквозь щели лучей дрожащими руками намазала его толстым слоем масла.
Во дворе было по-прежнему пусто.
Только бы пройти так, чтобы никто не увидел… А если и увидят, что ж такого? Пусть видят и знают… Впрочем, нет, нет… В этом и состоит тайна…
Она прошмыгнула мимо окон, пробежала через сад и, задыхаясь, остановилась в его глубине.
Усыпанные лепестками черемухи, на солнцепеке отдыхали ее детки. Ах, малюткам снился тревожный сон, они бредили и раскидывали потные руки. Им снилось, что мать безучастно прошла мимо них, бросив на них лишь один рассеянный взгляд, а в голове у нее другие мысли, на сердце иные заботы. Им снилось, что, проходя, она пригладила себе волосы, свесила прядку на лоб и воткнула в кудри гвоздику.
Нет, нет, пусть детки не думают, что мама забыла их. Но сейчас у нее нет времени. Разве они не знают, что Видрик голоден? Разве не понимают, как он одинок и несчастен?
Мать еще вернется, причешет им волосы, погладит по щечкам и споет песенку о принцах!
Пробравшись через дыру в заборе, которой обычно пользовались собаки, Лээни вышла в поле. И снова зашагала по меже. Покрасневшими глазами глядело с неба солнце, земля выдыхала тепло. Весь горизонт подернулся уже синеватой дымкой.
А Лээни, взволнованная, спешила все быстрей. Ее окрыляла радостная мысль о том, что Видрик ждет от нее хлеба с маслом. Ей уже казалось, будто мальчик сам попросил: Лээни, знаешь, я так голоден, так голоден… И будто она тогда небрежно сказала: ладно, я принесу тебе чего-нибудь… Из чистой жалости…
Вот и ручей блеснул перед девочкой.
Видрик по-прежнему сидел на берегу. При горячем сочувствии Эку он проклинал чертова окуня, который перегрыз леску и теперь с прежним упорством и сатанинским коварством дразнит его. Видрик ясно видел, как рыба кружила вокруг червяка, как хвостом задевала поплавок, и, если бы она умела смеяться, он несомненно услышал бы ее дьявольский, издевательский хохот.
Лишь на миг в глазах блеснула радость, когда он увидел ломоть хлеба с маслом. Он взял его, часть отломил собаке, сплюнул в воду и жадно принялся есть.
Лээни присела рядом с ним и уставилась на его жующий рот. Ах, как он ел! Будто ему за всю жизнь не приходилось видеть ничего, кроме мякинного хлеба и водянистой картошки. Или будто целых три дня у него и маковой росинки во рту не было.
Лицо девочки раскраснелось, уши горели. Бедный Видрик, бедняжка! Он словно тень, такой озабоченный и одинокий, он все только думает да мечтает. Почему они до сих пор были так далеки друг от друга! Почему не делились мыслями и настроениями! Пусть он не думает, что Лээни не приходится страдать, что у нее нет своих горестей. Нет, ее тоже никто не понимает, не понимает тоски ее сердца!
А сердце это сейчас билось так, будто хотело выпрыгнуть из груди.
А-ах… Лээни дрожащей рукой обхватила худую фигурку в драном пиджаке и мягко положила голову к нему на плечо. А-ах… Теперь нужно сидеть тихо-тихо, иначе грудь разорвется, сердце остановится…
Перед глазами девочки смутно виднелся кусочек неба, красного обрыва и черной воды; с отчаянием и стыдом в душе она прислонилась к мальчику, дрожа от ожидания.
Теперь произойдет что-то удивительное, такое, что случается только в сказках. Это придет, как прилетают лебеди весной или как за ночь расцветает черемуха…