Лошадь все ждала, а хозяин не приходил. Странно, подумал Раннус, увидишь такое, когда взять не можешь. Как много проходит людей, и никто не трогает. А как это просто: подойти, взять вожжи, вскочить и поехать. Взять нужно в подходящий момент или не брать вовсе — в этом все искусство.
Руки Раннуса задрожали. Одним глазом он следил за часовым, другим — за лошадью. Он опять крал лошадей, продавал и менял их на тех же, что проезжали мимо него по улице. И сердце его билось, как будто он и впрямь занимался опасным делом.
Но потом крестьянин вышел, взобрался на телегу и уехал. Уехал! А какой был прекрасный случай! Но никто не воспользовался им, ни он, ни другой. Раннусу вдруг сделалось грустно, возбуждение его сразу угасло.
Нет, это не то, о чем он думал. Из тюрьмы он всегда выходил с решением — скорее умереть, чем украсть; но он опять воровал, потому что это было легче, чем умереть. Теперь он решил отомстить всем своим врагам, но при ближайшем рассмотрении и это решение показалось ему пустым.
Это потому, подумал он, словно пробуждаясь, что он теперь ни то ни се — ни в тюрьме, ни на свободе. И он с новой силой принялся пилить. Но мысли его беспокойно, беспорядочно метались. Действительность разбивалась, как разбивается диск луны в волнах, и вместо одного он видел несколько миров.
Он разглядывал уличные картины словно во сне. Медленно проехал отряд казаков, подковы гремели на булыжниках, качался серый лес пик. Потом он увидел нищего, на костылях перебирающегося через насыпь. А потом на крыше ближнего дома, на светлом фоне неба — черного человека, спускающего закопченную веревку в трубу; он выглядел словно выходец из преисподней.
Потом он услышал тягучую, однообразную песню. Это пели каменщики, укладывая кирпичи на новой стройке. Он видел, как из желтевшего штабеля кирпич переходил из рук в руки. Словно поднятый волной, кирпич взмывал все выше и выше, пока не доходил до мастера, который укладывал его в стену, вдобавок к тысяче других.
Это был словно муравейник или словно улей, где рой пчел одну за другой строит соты. Камень перелетал из рук в руки, пока не возникали высокие стены, по сравнению с которыми сам человек был мал и недолговечен. Все были охвачены единым порывом, словно их тянуло в теплые страны, куда осенью летит стая птиц.
И только он здесь, по другую сторону решетки и человека с саблей, — только он и подобные ему не знали этого порыва. Они были чужды тем строителям, которые подымали там камни на камни, ковали цепи и строили стены, чтобы защитить себя от него и подобных ему.
О, эти муравьи, что ползают там внизу, беспощадны! Они уничтожают всех, кто не строит вместе с ними. Горе тому, кто поднимает бунт против них! Они выдавливают его из своей среды точно так же, как выдавливают гной из здорового тела. Они сажают такого, как он, в клетку, за железные решетки, и пищу ему подносят на копье.
Раннусу еще больше взгрустнулось. От чего он бежал? От наказания, тюрьмы и Сибири? Но разве тюрьма и Сибирь не были единственной надеждой для него и ему подобных? Потому что человек должен жить с людьми. Всеми покинутый, он радуется даже часовому.
Всеми покинутый, подумал Раннус, глядя поверх домов на вечернее солнце. Воздух был мягкий и синий. Лучи солнца, словно золотые нити, протянулись над морем. Вдали звонили церковные колокола, призывая к воскресному покою. Всеми покинутый… Глубокая тоска овладела Раннусом.
Каким прекрасным был все же мир. Неужели это тот самый мир, в котором он прожил уже так долго? Всюду ощущалось дыхание весны. Деревья благоухали, и земля пахла иначе, чем раньше. Весна раскрыла свои щедрые руки, свои прекрасные дары показывала она Раннусу сквозь решетку.
Ах, Раннус никому уже не хотел мстить! Он лишь хотел быть свободным, чтобы вкусить все то счастье, которое давала жизнь. Он хотел быть таким, как эти усталые люди, которые проходили там внизу, накинув пиджак на плечи, с узелком под мышкой. Он хотел быть таким, как эти муравьи и пчелы.
Ах, бежать, уйти далеко-далеко вместе со своей старой матерью! Уйти далеко даже от самого себя и своего прошлого и начать новую жизнь. Уйти к чужим людям, которые его не знают. Быть одним из тех, кто укладывает кирпич в стену или бросает семена в рыхлую землю.
Все это никогда раньше не приходило ему в голову. Он был голоден, нездоров, и лихорадка вызывала какие-то незнакомые мысли. Словно свиток, разворачивались они в его голове. В вечерних сумерках, под звуки колоколов жизнь впервые показала свою тайнопись.
Он долго сидел неподвижно, и бесчисленные огни зажигались перед ним, начиная снизу, с уличных фонарей и ламп в окнах домов, до огоньков на парусниках в заливе и до смутно горевших в беспредельности небесных огней. Словно кладбище огней простиралось перед Раннусом.