Дело в том, что все это жило на стенах, на полотнах, в рамках с облезающей позолотой.
Здесь были картины, изображавшие стены с висящими на них освежеванными животными, внутренностями, легкими, языками, головами и шкурами.
Здесь были столы, заваленные ягнятами, гусями, лебедями, индейками, щуками, форелью, налимами, угрями и омарами.
И были здесь корзины, словно рог изобилия, наполненные помидорами, петрушкой, чесноком, спаржей, артишоками, тыквой и цветной капустой.
Висели здесь еще и картины с виноградными гроздьями, с козлоногими фавнами и убегающими от них нимфами.
А стенной ковер изображал охоту: юноши с мандолинами и девы с голубями, в воздухе павлины и попугаи.
Здесь была также картина с церквами, ветряными мельницами, с пильщиками и безлистым лесом на берегу обледенелого болота, покрытого тонким слоем снега.
А в темном углу висело потемневшее, сморщенное полотно, изображавшее шабаш ведьм, пляски козлоногих, жуткие рожи химер, стаи драконов и летучих мышей, полет пузырей и крылатых бочек.
Все эти привидения находились на своих местах, все призрачные господа улыбались на стенах, но настоящего Господина среди них не было.
Попи подошла к кровати. Она обнюхала будничный кафтан Господина, его ночной колпак и повиляла перед ними хвостом. Они так напомнили ей Господина, что она, закрыв глаза, ясно представила его себе по запаху.
Но это все-таки было одно лишь воображение, один лишь обман. И Попи опять печально вернулась в переднюю.
Солнце светило сквозь стекла, похожие на бутылочное донце. Вокруг клетки Ухуу дрожали золотые пылинки. Было тихо.
Воробьи перестали чирикать. И вдруг Попи стало жутко.
Она нервно забегала по комнате, всхлипывая, словно покинутый ребенок.
«Почему не идет Господин? — спросила она. — Почему не идет Господин? Куда он девался? Он никогда не отсутствовал так долго. Где он? Где он?»
Потом она села на матрасик, уложила хвост вокруг ног, прислушалась, время от времени тихонько повизгивая и, словно от озноба, подрагивая кожей на спине.
А Господин не приходил. Время шло, миновал уже полдень, а он не приходил. Солнце повернуло в другую сторону, лучи его косо заскользили по мутным стеклам, а Господина все еще не было.
Ухуу нетерпеливо шагал из одного конца клетки в другой. Видно, его мучил голод. Он сотрясал прутья клетки, потом до локтя высовывал руки, подбирал листья салата и жадно совал в рот.
Каким он выглядел странным, когда сидел на корточках: лицо прижато к прутьям клетки и две худые руки просунуты наружу, словно у старухи, налаживающей тканье на станке.
Попи, прищурившись, исподлобья глядела на своего товарища. Глаза ее следили за руками Ухуу. «Кто такой Ухуу?» — уже не в первый раз спрашивала она.
Она знала себя, она — это была Я. Она знала и Господина. Знала она и других, чужих собак и чужих господ. Но кто такой Ухуу?
Вот он там, с листком салата в руке. У него худые, нежные черные пальцы, словно он натянул тонкие кожаные перчатки.
Серая шерсть покрывала все его тело. Волосы на затылке вздыбились, потому что он часто хватался за них рукой, будто от головной боли.
Даже лицо его заросло шерстью, и потому никогда нельзя было понять, о чем он думает, весел он или грустен. Оставаясь неподвижным, он часами мог печально глядеть в одну точку.
Он несомненно был злым. Иначе Господин не держал бы его в клетке. Никогда он не брал его с собой, и Ухуу вряд ли знал что-либо об улицах, рынках и других господах.
Он недостоин этого, решила Попи. Поделом ему, что его держат в клетке. Даже пищу ему дают худшую, чем Попи: салат, яблоки и прочие несъедобные вещи.
И все-таки Ухуу так похож на Господина: он ходит на двух ногах и у него пальцы. Кто он? Может быть, какой-либо другой господин? Злой господин, которого нужно держать в клетке?
Голод мучил Попи. Она встала, подошла к своей глиняной миске и взяла оттуда кость. Мяса на ней не оставалось, но ради развлечения все же можно было поглодать…
Она грызла некоторое время, лежа на полу и держа кость в передних лапах. Но от этого только слюна скопилась во рту.
Тогда она оставила кость, подняла морду и поглядела на окна. Сердце ее сжималось от боли и какого-то страшного предчувствия.
Вдруг солнце скрылось за тучей. Свет в комнате сделался сначала желтым, а потом пепельно-серым. Послышался шум ветра в трубе, в оконное стекло брызнуло несколько больших капель.
Попи стала повизгивать громче и одну за другой подымать передние лапы, скрючивая их, словно она сидела на льду.