И Марет плакала во сне.
В эту ночь Марет дважды просыпалась, услышав будто далекий крик о помощи. Она вздрагивала и прислушивалась, но все замолкало, и она снова засыпала. Но когда она испуганно проснулась в третий раз, она уже наяву услышала далекий, слабый зов. Это был странный звук, непохожий на человеческий голос.
Лунная полоса заглянула в комнату, и этот свет так же, как странный зов, показался Марет продолжением сна.
Марет быстро вскочила на ноги, потому что с реки на самом деле доносился слабый, отрывистый крик. Она теперь всегда спала одетая и смогла сразу выбежать.
Яркий свет луны заливал все вокруг. Несколько серебряных облачков быстро бежали по небу, и вместе с ними по равнине неслись темные тени. Среди этого почти дневного света река казалась черной, словно струя дегтя. Кругом стояла удивительная тишина.
Прямо напротив по другую сторону реки, на береговом пригорке сидел освещенный ярким светом луны человек, высоко подняв колени, наклонив голову в блестевшем под луной шлеме. Из уст его исходил странный звук, похожий на собачий вой.
Марет побежала к берегу и со сверхчеловеческой силой столкнула в воду лодку. Она прыгнула в лодку и привилась грести. Но после нескольких ударов веслами она повернула лодку кормой вперед и стала табанить, чтобы видеть того, кто сидел на берегу.
Он не изменил своего положения. Но голова его теперь была слегка приподнята, месяц светил ему в лицо, и оно казалось черным, как у негра. Такая же черная тень падала на росистую траву, словно продолжение человека.
Марет задрожала всем телом. Еще не доплыв до берега, она крикнула ослабевшим голосом:
— Якоб, Якоб, это ты?
Человек не сразу ответил, но потом пробормотал:
— Я… Помоги… мне… перебраться…
Лодка причалила, но человек не двинулся с места. Марет поспешила к нему, схватила его за плечо и руку.
— Ох, мне больно! — со стоном выкрикнул солдат.
И он указал головой на обмотанные портянками тощие ноги. Марет опустилась перед солдатом на землю и склонила лицо к его коленям: из них сочилась кровь. Они были обвязаны двумя платками, концы которых свисали, точно ленты у букета.
— Сынок, сынок, — в смятении пробормотала Марет, не пролив, однако, ни единой слезы. — Тебе очень больно? Как ты сюда попал? Ты можешь встать?
Но человек ничего не ответил, продолжая жалобно стонать.
Подхватив его под мышки, Марет осторожно помогла ему встать, обняла его, сама вторя его стонам. Они, шатаясь, подошли к лодке, и человек навзничь свалился на корме, застучав, как скелет. Потом он вдруг зашевелился и спросил сипло:
— Где мои мешок? Принеси сюда мой мешок!
Марет снова поспешила на берег и нашла в траве тяжелый солдатский ранец. Она понесла его в лодку, изгибаясь, точно под тяжестью ведра с водой. Потом принялась грести к дому.
Всю переправу через реку она молчала. Не отворачиваясь, она неотступно глядела на сына, пока глаза ее не наполнились слезами и она уже ничего не видела.
Якоб лежал на спине в таком же положении, в каком свалился, подняв колени и упершись головой в корму. Глаза его закрылись, и черное лицо было как мертвое в светлом сиянии луны. Он выглядел как сломленный надвое гигант.
Но как только Марет дотронулась до него, чтобы помочь ему встать, боль снова потрясла все его тело. Это передалось Марет и вызвало у нее поток отчаянных причитаний и жалоб.
Она не умолкала, пока они, держась друг за друга, подымались по береговому склону. В ее речи не было определенного смысла, это был сплошной поток горестных вопросов. Больной отвечал отрывисто, ослабев и одурев от потери крови.
Когда они добрались до двери хижины, Якоб хотел идти дальше. Он еле держался на ногах, но упорно стремился к пустынному большаку. В отчаянии обхватив его, Марет уговаривала сына:
— Сынок, сынок, неужели ты не помнишь? Мы живем здесь. Куда ты? Здесь наш дом, сынок.
И почти на руках она втащила шатавшегося солдата в комнату. Тот больше не сопротивлялся, а молча свалился на кровать, неудобно скривив шею.
Марет зажгла свет и снова поспешила к больному.
Он лежал неподвижно, прижав щеку к стене, закрыв глаза, свесив руки. Марет суетливо принялась раздевать и разувать его. Он не противился ей, не двигался и не отвечал на вопросы. Марет уложила его в постели на спину.
Он лежал полуголый, с голыми окровавленными коленями, опять странно закинув голову, выставив опаленную бороду. Он был в сознании и не спал, только хриплое дыхание свидетельствовало о том, что он жив.
Марет бегала по комнате, разрывая что-то, запасая тряпки. Вытирая струившиеся ручьем слезы, она перевязала раны и накрыла больного одеялом.