Она отливала синим и лиловым, ее края были отогнуты, будто у чашечки цветка, ее низ закручивался винтом, как рог изобилия.
Удивлению гостей не было границ.
— Это твое, молодая, — сказал Манглус и протянул раковину невесте. — Пусть она служит тебе и подносом, и люлькой для маленького!
Невеста протянула руки, но не смогла удержать ноши и опустила ее на песок. А сама упала рядом на колени. Она перебирала рукой жемчуг, набирала горсть и роняла жемчужинки, как слезы, и радовалась, словно дитя.
А шафера вытряхивали рыбу. Набралось несколько больших корзин. Рыба громоздилась в них через край и сверкала на солнце.
Потом Нийль и Тахве снова отправились в море и еще шире растянули в волнах невод. И жрец снова молитвенно сложил руки:
— Этот улов тебе, жених! Чтобы ты не спал, как не спит рыба. Да задремлет сам святой Юрьян над ложем, ожидая, пока ты утомишься. Да не переведется твое семя, как у рыбы икра. Тебе, жених, этот улов: и большая рыбка, и маленькая, а прежде всего наибольшая!
И при последних словах гости снова ухватили концы невода. Мелькая голыми икрами, они опять кинулись вверх по склону. Но невод на этот раз оказался таким тяжелым, будто был набит камнем.
Гости тянули его, дергали, ругались. Галька сыпалась из-под их ног, мускулы на руках вздулись, ноги сплелись, как у борцов. А солнце обливало золотом надрывающихся людей.
Наконец невод немного поддался. Он подвигался тихо и грузно. Потом один из гостей вернулся, чтобы взглянуть на улов. И окаменел на вершине холма, воздев руки и раскрыв рот в безмолвном крике изумления.
В неводе, который медленно подтаскивали, барахталось какое-то существо, запутавшееся в сети и водорослях. Его окутывала облаком снежно-белая пена. Из пены показывалась то человеческая голова с длинными волосами, то белые тонкие руки.
Маленькая пестрая группа на берегу застыла в неподвижности, охваченная удивлением и растерянностью.
И вдруг все сразу разглядели, что в неводе отчаянно билась Морская дева.
Те, кто тянул невод, спрятались за дюну и не видели этого дива — не то они отпустили бы сеть, и она осталась бы в море.
И невод вытащили на берег, в нем не было рыбы, но была Морская дева. Совсем нагая, прикрытая лишь длинными русыми волосами. На лице ее было отчаяние, в глазах цвета морской воды застыл крик ужаса, а рот, такой красный на белом лице, искажала гримаса боли. Вдруг она увидела раковину с жемчугом.
С изменившимся лицом она потянулась к ней, как бы умоляя вернуть ей раковину. Она поглядела на всех и снова простерла руки. Из глаз ее потекли слезы.
Тут вернулись гости, тянувшие невод. Все так и окаменели на бегу — кто уже внизу, кто на полдороге, кто на холме.
С давних пор никто не видел в здешних водах русалок.
Все застыли на месте. На миг воцарилось растерянное безмолвие. И вдруг послышался спокойный, повелительный голос Каспара Рыжего:
— Это моя добыча!
При звуке этого голоса все очнулись. Люди сбежались на берег и окружили невод. Окружили плотной разноцветной стеной.
Вокруг Морской девы теснилось кольцо красных рож. Она бы скрылась, но куда? Она забилась, потом закрыла лицо руками и заплакала.
Она была стройна и прекрасна. Пышногрудая, но с очень узкими бедрами. Со светлой и нежной кожей. Только вот лицо было нечеловечески бледным, а губы — пронзительно красными.
— Это моя добыча! — повторил Каспар.
И все вдруг перестали удивляться, что в невод попала Морская дева. Людям показалось, будто они изо дня в день вылавливали из моря дев. Так подействовал на них голос Каспара Рыжего.
Они завернули Морскую деву в сеть, уложили на весла, как на носилки, и двинулись в обратный путь.
Впереди всех шел Каспар Рыжий. За ним несли Морскую деву и раковину с жемчугом. Выли волынки. Ярко горели красные и желтые мантии. Флаги разворачивались и сворачивались. А по обеим сторонам процессии, рыча, бежали собаки.
Каспар Рыжий задрал нос еще выше. В глазах его горел огонь, под рыжей бородой, то исчезая, то появляясь вновь, играла улыбка. Он поглаживал ладонью заплетенную в косы бороду и ухмылялся.
Рядом с ним молча шла его невеста в белоснежных одеждах. Она катала в руке, как девочка, две жемчужины, катала-катала, а потом вдруг расплакалась.
Солнце заходило. Его лучи низко скользили над дюнами. Небо блекло. Пестрая процессия становилась все бледней и бесцветней.
Подул ветер с моря, на остров опустилась вечерняя тьма, черная беззвездная и безлунная. Все лачуги стояли в темном безмолвии. Лишь дом Каспара Рыжего сверкал огнями и гремел многоголосым гулом.