Я не сразу узнал ее, но старая служанка, звавшая на помощь, беспрерывно повторяла: «Ама, Ама… боже мой!» Да, это была она, почти такая же, какой я ее помнил. Конечно, она выросла и выглядела взрослой, но, если не считать этого, осталась такой же, как раньше. Даже эти гроздья кудрей, из которых одна упала на лицо, а другая беспомощно повисла…
Я убил единственного в мире человека, который пожалел меня и которого я любил со странной нежностью…
Что последовало за всем этим, вы сами понимаете. Сначала никто и не заподозрил меня, а старый добрый Штремберг даже отвел меня в сторону и сказал: «Молчи, несчастье случилось, и его уже ничем не поправишь; ты не виноват, это произошло нечаянно. На выстрел никто не обратил внимания, надо только нам самим помалкивать; к тому же рядом на стройке все время стучали и гремели. Ты только сам на вылезай вперед…»
Но я не мог скрыть правды, хотя и не сказал никому о своем прежнем знакомстве с Амой. Мое поведение всем казалось непонятным, но я не стал объяснять. Конечно, говорили все, печальная история, очень печальная, но зачем принимать близко к сердцу подобный несчастный случай? Прямо жаль молодого человека! Так же, как видно, думали следователи и судьи. Продержали меня в тюрьме несколько месяцев, но потом осудили именно на такой срок, который я уже успел отсидеть. И, таким образом, я вышел на свободу как раз в день суда. О, я охотно пробыл бы там гораздо дольше, если бы это утешило боль моего сердца!
Вот и все, что я хотел рассказать.
Обратите теперь внимание на странное стечение обстоятельств. Как я потом узнал, отец Амы тоже умер несколько лет назад, семья попала в затруднительное положение и перебралась в город. Ама стала учительницей и уже года два жила там в выходившем на другую улицу домике за садом, а я и не подозревал об этом. В тот прекрасный весенний день она часов около двух села на веранде под цветущими ветками, чтобы почитать книжку. Как прошла до этого часа моя жизнь и как я взял в руки ружье, вы уже знаете. Все это было как будто нарочно вычислено, чтобы выпущенная мной пуля, пролетев сквозь сохнущее белье и цветущие вишни, смогла соединить наши судьбы. Ничтожное отклонение во времени и пространстве — и все было бы иначе. Но нет, прямо в сердце, можно сказать, в сердца обоих! Может быть, вся наша прежняя жизнь так и была устроена, что ни я, ни она не могли за двадцать с лишним лет ни опоздать куда-либо на секунду, ни прийти раньше срока, с тем чтобы к последней встрече быть на месте точно минута в минуту?
Вы говорите: нечаянно, случайно… Но как может такая вещь произойти случайно? Или еще говорят: судьба… Но и это не объяснение. Это тоже только слово. Или действительно существует некая невидимая, непреодолимая сила, которая направляет эту судьбу? Но такое предположение делает всю эту историю еще более жуткой. И я не хочу думать об этом.
1941
Перевод Л. П. Тоом.
ПРОЩАЛЬНЫЙ ПРИВЕТ
Рукопись, найденная в Симплонском туннеле
Мы всегда пишем для того, чтобы нас прочли, если не сразу, то хотя бы впоследствии. На это надеется и тот, кто терпит кораблекрушение. Он бросает в море бутылку с письмом, а ведь сам знает, что скоро погибнет, что этот вопль о помощи уже не принесет, никакой пользы. Но он утешается тем, что месяцы или даже годы спустя волны выбросят его послание на какой-нибудь берег и люди хотя бы узнают о его судьбе.
Так поступаю и я в дни этого всесветного крушения. Не могу, правда, и вообразить себе, кто может оказаться читателем моей истории, да и какие представления она у него вызовет. Боюсь, как бы это послание не погибло, как уже погибло вокруг меня все остальное. А если оно и уцелеет, то попадет в руки человека, не имеющего понятия о моем языке, и не в его силах будет расшифровать эти этрусские письмена. Так что мой крик о помощи огласит воздух напрасно…