В то время, как в сказке о Психее миф женской индивидуации приводит к высшему союзу женственности с божественным возлюбленным, роман Апулея, словно дополняя это женское посвящение мужским, заканчивается введением Луция в мистерию Изиды, где Великая Мать проявляет себя как София и Вечная женственность.
Апулей молится богине: «Святейшая из святых, вечное утешение человечества, ты, чья обильная благодать питает весь мир, чьё сердце обращается ко всем тем, кто в печали и скорби, как сердце матери к её детям… Боги выше тебя восхищаются тобой, боги ниже тебя отдают тебе дань уважения, ты вращаешь небесную сферу вокруг полюсов, ты даёшь свет солнцу, ты управляешь Вселенной, ты топчешь силы ада. По твоему гласу движутся звёзды, чередуются времена года, торжествуют духи земли, повинуются стихии». И он заключает: «Я буду хранить твой божественный лик всегда перед моими глазами, и тайные знания своей божественности запечатаны глубоко в моем сердце»[250].
В следующих строках мы постигаем великолепный прообраз песни, сочинённой почти две тысячи лет спустя, песни, которая полна голоса и образа Психеи:
Заключение
История Амура и Психеи, переданная нам в романе «Золотой осёл», не была выдумкой Апулея. То, что изложено в виде рассказа Апулеем, родившимся в 124 году нашей эры, в действительности имеет более раннее происхождение[252].
Как почти все народные сказки, эта содержит мифическую субстанцию, которая была исключена из мифологии, признанной доминирующей культурой. Египетское сказание о Бате, например, сохранило первоначальный миф об Изиде и Озирисе. Но сказка о Психее гораздо более уникальна. Наиболее увлекательно в ней то, что наряду с обилием мифологических особенностей и контекстов, она представляет собой процесс развития, суть которого в освобождении человека от первобытного мира мифов, в освобождении психики.
Исследования последних лет обнаружили изобилие фактических и возможных источников и влияющих историй, которые, по-видимому, собраны в сказке о Психее. Но обсуждение этого имеет лишь второстепенное значение для нас. Что интересно психологу — это не столько происхождение и история частей, сколько смысловое единство целого по отношению к частям.
Но так же, как мы часто обнаруживаем смысл сна только через расширенный анализ его частей, так же и толкование нового обобщения традиционного материала проливает свет на смысл целого. Не удивительно, и не слишком познавательно то, что сравнительное исследование выявило множество сюжетов народных сказок в истории о Психее[253], поскольку это означает только то, что одинаковые архетипические сюжеты встречаются в различных местах. И вопрос о том, имеем ли мы дело с миграцией или со спонтанным множественным проявлением этих сюжетов, не имеет значения для наших целей.
Утверждается, что в этой истории «судьба человеческой души, очищенной различными испытаниями, выражена по образцу платоновских аллегорий»[254]. Несомненно, в этом утверждении есть некоторого рода банальная истина, но в качестве обобщения оно так же ложно, как и путаница между платоновскими символами и аллегориями.
Как и все интерпретации, не принимающие во внимание сложность и своеобразие мифа Психеи, это толкование, которое делает платонизм Апулея ответственным за всю эту историю, должно быть отвергнуто. И всё же нет сомнений в том, что традиция, переданная Платоном, сыграла важную роль в формировании мифа, и об этом мы поговорим подробное ниже.
251
Гёте, Фауст, часть II, заключительная сцена. Перевод: Б. Пастернак.
252
Фулгентиус сообщает, что Апулей позаимствовал сказку у афинского рассказчика Аристофонта, но это помогает нам не более, чем то, что произведения искусства классического периода демонстрируют знакомство с этой историей. Родэ, «Греческий роман и его предшественник», стр. 371.
253
Вайнрайх, «Сказка об Амуре и Психее», Фридландер, «Образы из римского мифа» / Weinreich, «Das Marchen von Amor und Psyche», in Friedlander,
254
Ильмер, «Предисловие к роману „Золотой осёл“ Апулея», стр. iii / Ilmer,