Он появился дома, когда уже наступила ночь. Изнуренный всем происшедшим, две предыдущие ночи практически не спавший, уставший до невозможности за эти два безумных и трагических дня, юноша, едва дойдя до своей постели, завалился, не раздеваясь, и мгновенно уснул мертвецким сном.
Уот спал настолько крепко, что не слышал (да, собственно, и не мог слышать), как из ближней рощицы к дому метнулись две тени. Долго, томясь, ждали они момента, и вот час настал. Шаги этих двух людей были неслышны, движения осторожны. Тихонько приоткрыв одну за другой двери, они бесшумно вошли в комнату Уота. Действовать можно было и в потемках: давно они приглядывались к дому, а когда все его обитатели дружно отправились на похороны своего хозяина, непрошеные гости спокойно ознакомились с расположением всех комнат. Даже если бы кто и нагрянул сюда, у них был отличный выход из положения, придуманный еще заранее. Расчет оказался верен: не нашлось ни единого человека, кто не пошел бы проститься с умершим. Убедившись, что крайняя в левом крыле комната является именно комнатой Уота, непрошеные гости вновь спрятались в близлежащей рощице и стали ждать появления хозяина. Дом давно уже уснул, а его все не было. Когда же со временем он появился, в кустах прозвучал никому не слышный вздох облегчения. Подождав еще некоторое время, достаточное для того, чтобы человек успел заснуть, оба ночных пришельца принялись за дело. Оказавшись в комнате Уота, один из них извлек из-под камзола заранее приготовленный бесформенный камень и, коротко размахнувшись, нанес отчаянный удар в голову спящего хозяина дома. Второй злоумышленник оказался не менее проворным: быстро обмотал приготовленным заранее лоскутом ткани голову Уота. Делалось это все, повторяем, очень быстро и тем не менее второй «гость», пряча камень, которым было совершено злодеяние, под камзол, недовольно ворчал:
– Быстрее, Джозеф, быстрее. Ни в коем разе нельзя оставить следы крови.
– Да не ворчи ты, Джон, – недовольно оскалился тот. – Займись-ка лучше своим делом.
Названный Джоном извлек из-под камзола веревку и связал Уоту руки и ноги. Потом друзья быстро взяли его за руки и ноги, чтобы, прибрав все предварительно в комнате, унести в дальнюю часть рощи, где их ждали лошади. Уот был крепкого сложения, и ноша оказалась тяжелой, злоумышленники несколько раз останавливались, чтобы передохнуть. Но это их не беспокоило. Хуже было бы, если бы связанный человек метался, вырывался. Ноша оставалась недвижимой, и двум друзьям не составляло большого труда взвалить ее на одну из лошадей, самим сесть в седла и направиться в сторону дома Сиддонсов.
Ночь стояла безветренная и тихая, но темным темна. Такая как раз хороша для скверных дел. Хотя, впрочем, почему? Разве такая плоха для влюбленных сердец или для сказочных безмятежных детских снов? Все на этом свете противоречиво и непредсказуемо. Разве мог Уот предположить, что именно так он проведет сегодняшнюю ночь? Все-таки это крайне несправедливо, что человек порой не властен распоряжаться своей судьбой, а она, судьба эта, является лишь игрушкой в чьих-то грязных и недобрых руках.
Думаю, читатель уже догадался, что за люди столь подло поступили с Уотом. Да, да, это они и есть: Джон Гоббс и Джозеф Гейнсборо, верные исполнители приказаний графа Сленсера. Вы уж, наверное, подумали, что случаем со стариками граф утолил свою кровожадность? О, вы слишком хорошо думаете о графе! Кровавая драма была лишь прелюдией в задуманном графом спектакле.
– Джон, что он там молчит? Не перестарался ли ты? Может, его душа уже на небесах?
– Да нет, сдается мне, живой, хотя вообще-то признаков жизни не подает. А околеет – дьявол с ним! Сути дела это уже не меняет.
Лошади, пофыркивая, то ускоряли, то замедляли свой шаг, с каждой минутой приближая всадников к цели. И вот вдали, при мерцающем свете звезд, показались смутные очертания крыш домов Сиддонсов. Всадники спешились, привязали лошадей к одному из самых высоких деревьев, хорошенько осмотрелись вокруг, чтобы лучше запомнить это место, и, сняв человека с лошади, осторожно двинулись в сторону построек. Предварительно Гоббс отвязал прикрепленные к седлу своей лошади две грубые, сучковатые дубины, туго обмотанные на одном из концов лоскутом ткани, которая, в свою очередь, была пропитана смолой, и, засунув их себе за пояс, понес вместе с Гейнсборо недвижимого Уота к Сиддонсам. Шли прямо, стараясь никуда не сворачивать, чтобы легче отыскать обратный путь. С каждым шагом роща редела, они вышли на открытую местность: луг пролегал до самого дома, который был уже не так далеко.