Бернс поднялся, подошел к Гоббсу вплотную и злобно взглянул ему в лицо.
– Что, страшно помирать, Роберт, да? Не хочется умирать? А ведь мои ребята тоже не хотели.
Бернс обошел вокруг пальмы, осмотрел прочность веревки и узлов, удерживающих Гоббса на привязи, и удовлетворенно крякнул.
– Прекрасно, прекрасно. Мне, я вижу, и придумывать-то ничего не придется. Достаточно оставить все, как есть. Ты не просто умрешь от голода, ты узнаешь, что такое унижение. Ты скушаешь прежде жуткой вони, исходящей из твоих штанов, в которые ты столько времени отправляешь свою нужду… Фу, какой кошмар! А ведь на «Джине» у тебя была чистая постель, приличный стол, а? Ты обрек себя на эти мучения своей жадностью. Своей глупостью лишил себя судна, свободы, а теперь вот и жизни. Да-а-а, урок хороший.
Бернс еще раз осмотрел узлы.
– Порядок, не убежишь. – Хэмфри вздохнул, как будто исполнил тяжелую работу. – Умрешь ты от уже начавших гноиться ран. Да, мне действительно предпринимать нечего. Твои дружки сами наказали тебя. Видимо, есть на свете всевидящее око, которое наказывает за грехи. Подыхай, собака!
И Бернс принялся за осмотр воздвигнутых пиратами сооружений, где теперь, по его расчетам, ему придется жить. Гоббс же, хотя и остался сидеть на прежней неописуемо ненавистной и мучительной привязи, подсознательно почувствовал большую перемену в своей жизни. Он хоть и раньше интуитивно был готов к роковому исходу, которым может закончиться необычное его заточение, все же отчаянно надеялся на чудо. Полагал, бывшие дружки убедятся в его непричастности к смертям на острове, поймут, что поступили с ним несправедливо, и освободят от пут, положат конец мучениям. Теперь же эта вера лопнула. Самое страшное – не было никакой надежды на спасение. Совершенно очевидно: на острове они теперь лишь вдвоем, пощады ждать нельзя ни при каких обстоятельствах. Увы, человек этот – хозяин положения, что снимало все вопросы. Так что иллюзией Гоббс себя больше не тешил, а молился лишь об одном: чтобы скорее наступил конец, который избавит от мучений.
А они становились с каждым днем все невыносимей. Голодные обмороки, затекшие руки и ноги, ужасная вонь и чувство изгоя – немытого, испачканного в дерьме, с гноящимися на спине ранами, боль которых усугублялась беспощадно жгучими лучами солнца и нашествием жестоких комаров.
Кстати, о комарах. Они и раньше досаждали Гоббсу, но теперь, казалось, сговорились с палачом-Бернсом (впрочем, палачом назвать его трудно: он и пальцем не прикоснулся к своей жертве) и решили по-своему наказать его. Одни доводили до исступления громким жужжанием, особенно по утрам и вечерам, другие, хотя и летали бесшумно, жалили столь больно даже сквозь одежду, что казались демонами, от которых нет спасения. Довершали этот зловещий ряд комары, которых Гоббс готов был назвать не только демонами, но вампирами, поскольку хотя и были они с горчичное зернышко, но жалили поболее своих собратьев. Они не жалили, а отгрызали по кусочку – на этом месте появлялся струпик, а уж палящее солнце довершало дело.
Прошло несколько дней, Гоббс почувствовал близость конца. Он обессилел до такой степени, что уже не мог говорить. На это просто не оставалось сил. Окажись на острове внезапный спаситель, пройди он совсем рядом, Гоббс не смог бы его даже и окликнуть, настолько он был слаб. Впрочем, какой к дьяволу спаситель? Где ему взяться? Они с палачом одни, и ничего не… Стоп, стоп! А Джон? У него ведь есть координаты острова, он в свое время получил указания от него, Роберта, следовать за сокровищами. Правда, их в пещере уже нет, но все же. Его прибытие на остров сейчас было бы чудом. Джон! Да где же ты, брат? Почему не спешишь исполнять мольбу о помощи?
Конечно, в минуты отчаяния Роберт вспоминал о брате, об их уговоре, и хотя надежда, пусть даже слабая, теплила душу, он понимал: такой исход почти не реален. Ведь брат наверняка не ведает, что произошло здесь, преспокойно продолжает нести службу у графа, полагая, что Роберт в это время занимается привычным промыслом и, следовательно, предпринимать что-то преждевременно. Единственная надежда, что он как-то проведает о случившемся здесь, но как? Кто принесет ему такую весть? Только сами беглецы, улизнувшие на «Джине». Но ведь не помчатся они сразу в Лондон или Дувр, где у него свой человек присматривает за кораблями. А вдруг им действительно взбредет в голову направиться не куда-либо, а именно в один из этих портов? Это была бы большая удача. Правда, он держал Томаса в Дувре на случай иного поворота событий, сам намеревался прибыть в гавань когда-либо в роли победителя, стоя на палубе судна, трюмы которого полны золота. Судьба, однако, распорядилась иначе.