Для Сэма первое знакомство со здешними нравами оказалось слишком жестоким. Благородство, справедливость были здесь не в почете. Собственно, какая справедливость в отношении с рабом? Даже звучит смешно. Раб – тварь бессловесная, у нее одно право – работать. Бросит хозяин кусок хлеба – спасибо, решит для острастки засечь до смерти – на то воля Божья. Возразить что-либо – неслыханная наглость, а чтобы дать волю рукам… И кого волновали при этом чувства раба? Ненавидь, плачь, бейся головой об стену, но ты бессилен. А уж если кто-нибудь поднимался до протеста – пусть самого маленького, невинного…
Когда Хорси узнал о случившемся, то едва не потерял дар речи. Он задыхался от гнева, оскорбление надсмотрщика воспринял как личное, усмотрел в нем вызов себе и тем порядкам, которые так устраивали его и таких как он на Барбадосе. Дурной пример заразителен, сегодня раб расправит плечи – завтра жди неприятностей. Разум подсказывал: казнить негодяя, чтобы другим не повадно было, но уж очень жалко терять такой добротный товар, за него и уплачено немало. Хорси как-то наблюдал за новеньким издали и залюбовался его работой. Парень был силен, все играло в его руках, казалось, он соскучился по работе и был рад ей. Убивать его теперь не хотелось.
Но нельзя не наказать. А в этом мистер Хорси был на острове признанным мастером. Можно сказать, что он был «гурманом» в этом деле. Наказания для своих провинившихся рабов выбирал изысканные, даже утонченные. Иногда жертвовал рабом, что приносило убыток, но зато доставлял наслаждение душе. Созерцание страданий наказуемого тешило, дарило удовольствие. Любил Хорси осуществлять экзекуции в одном из самых людных мест на острове, как бы желая порисоваться перед островитянами своей удалью. И, конечно же, в назидание другим рабам, чтобы не смели дерзнуть поднять голос против хозяина.
Сэм легко отделался – мистер Хорси, видимо, решил поберечь столь добротный товар и применял для его усмирения далеко не самое жестокое из того, что имел в запасе. Сэм был привязан к дереву и при стечении достаточного количества зевак отстеган. Старался один из надзирателей, Хорси стоял в сторонке и, прищурив свои узкие глазенки от удовольствия, наблюдал. Когда рука карающего занемела от перенапряжения и он опустил ее, чтобы перевести дух, Хорси сделал знак – мол, достаточно. Толпа, зная слабость мистера Хорси, ибо не впервые присутствовала на подобном зрелище, замерла в ожидании самого интересного. «Изюминку» Хорси обычно оставлял для себя.
Он подошел к Сэму поближе. Спина раба являла собой сплошное кровавое месиво. Хорси достал припасенную заранее смесь лимонного сока и испанского перца, чтобы обильно намазать ею спину Сэма. Стоны наказуемого палачу казались возвышенной музыкой.
Как жаль, что процедура заняла до обидного мало времени. Хорси почти не успел отвести душу. Ну, ладно, дело сделано, и черт с ним! Для первого раза наука достаточная. Ноги и руки целы, это главное – товар можно считать неиспорченным. Спина – мелочь, заживет. Мучительное жжение, усугублявшееся беспощадно палящими лучами солнца, было не в счет. Душевная боль, острое чувство несправедливости, морального унижения и угнетения – тоже. Конечно, юноша и раньше видел несправедливость, бывал в массе всевозможных передряг, но еще никогда ему не приходилось сталкиваться со столь вопиющим беззаконием. Взгляды прохожих, реже сочувствующие, в основном – ехидно-насмешливые и злорадные, были в этой экзекуции самым обидным.
Незачем, очевидно, лишний раз вспоминать, как охотно средневековые магнаты разглагольствовали о прибылях, как алчны были в их заполучении, но как легко переступали эти свои интересы и обращались в разнузданных самодуров, калеча и убивая рабов. Удивляться тут незачем. У богатых, как говорится, свои привычки. Богач не умеет и не хочет чинить вещь, ему легче выбросить ее. Чудовищная жестокость наказаний превращала людей в калек.
Рабы болели, умирали, а плантаторы тратили деньги на покупку новых. Достаточно малую толику этих затрат пустить на более сносное питание уже закупленной рабочей силы, не подрывать ее здоровье бессмысленными издевательствами, и сколько бы средств было сэкономлено! Но, увы…
Продолжалась вакханалия насилия, Сэм не переставал удивляться ей. Прошло немало времени, прежде чем он снова приступил к работе. Уже не встревал в конфликты с надзирателями, но его бесила жестокость, жестокость и еще раз жестокость – доведенная до идиотизма.