— Взял с собой и потерял мое дитятко, — сказала она, выслушав Авета.
Глава пятая
На одной из отдаленных улиц города Е… стоял одноэтажный дом, который выделялся среди соседних домов своими обветшалыми стенами, низкой дверью и узкими оконцами, какие можно встретить только в тюрьмах.
Видимо, дом был выстроен еще в те времена, когда европейская архитектура не проникла в этот город, и хотя все соседние дома на этой улице уже успели изменить свой вид, он сохранял стародавний персидский стиль.
Узкая дверь вела в довольно обширный сад, где росли вековые тутовые деревья, до того трухлявые, что их гнилые дупла напоминали распоротые брюха чудовищ. Возле них в беспорядке стояли ореховые, ивовые и чахлые абрикосовые деревья. Густо разросшиеся виноградные лозы, обвившись вокруг стволов, поднимались до самых верхушек, прикрывая своей нарядной зеленой листвой их голые сучья. Хотя этот сад и примыкал к жилому дому, но, казалось, рука человека здесь ни к чему не прикасалась, и одичавшие растения буйно цвели и разрастались. В разных уголках этого заглохшего сада виднелись развалившиеся беседки, дополнявшие своим жалким видом общую картину запустения и разрушения.
Казалось, этот дом населяли не люди, а какие-то мифические существа, которые ревниво оберегали руины, стараясь сохранить их в полной неприкосновенности.
Этот дом принадлежал самому богатому человеку в городе, которого весь уезд называл «ага». В нем жил Петрос Масисян, — читатель познакомился с ним уже в предыдущей главе.
То, что дом Масисяна находился в таком запустении, объяснялось не его скупостью, а закоренелыми предрассудками. По его мнению, в каждом доме обитает таинственная сила, предопределяющая судьбу человека; иначе говоря, счастье или несчастье его зависит от сверхъестественных сил, обитающих в доме. Бывают дома, где обитает смерть, в них никто долго не живет — ни дети, ни взрослые. А в иных домах людей преследует нищета: если даже богач поселится в таком доме — его неминуемо ждет разорение. И напротив, есть счастливые дома.
Дом Масисяна относился к числу последних. Обычно «счастье» такого дама зависит якобы от таинственного существа, чаще всего змеи с бриллиантовым венцом на голове, которую редко кому удается увидеть.
Дому Масисяна приносил счастье «золотой петух», который время от времени являлся его предкам вместе с золотой курочкой и цыплятами.
При жизни отца Масисяна «золотой петух» исчез, счастье его, как говорится, «слежалось комом», он разорился, но сын его поправил дела, и при нем благодать «золотого петуха» опять осенила этот дом. Вот почему каждый источенный временем старый кирпич, каждая истлевшая доска были для него священными, и он оставил все в полной неприкосновенности, боясь, как бы не исчезла таинственная сила дома.
Масисян принадлежал к той породе богачей, которых у нас называют метким персидским словом «новкиса», то есть обладатель нового кошелька, иначе говоря, новоиспеченный богач. Такого рода богачи заметно отличаются от тех, кто получает богатство по наследству. Ослепленные блеском золота, они ценят только деньги, воображая, что за них можно купить ум, благородство, честь и знания, кичатся своим состоянием и любят выставлять его напоказ.
Такие люди поистине чудовища, они скрывают под золотым покровом свое нравственное убожество.
В отличие от них Масисян не кичился своим богатством и не чванился, напротив — держал себя очень скромно, старался ничем не выделяться и даже казаться беднее, чем был на самом деле.
«Лучше лишиться глаз, чем доброго имени», «В пустой бочке звону много», «Кто хвалится, тот с горы свалится» — этими и подобными поговорками он объяснял свое поведение.
О богатстве он рассуждал так: «Кому придет в голову хвастаться тем, что он имеет пару глаз, пару ушей и пару рук; все находят это вполне естественным. Незачем хвастаться и деньгами, без них человек не проживет, без них нельзя преуспеть».
Сколотив состояние благодаря предприимчивости и умению наживать деньги, то есть благодаря «золотому петуху», Масисян считал все пути к обогащению пригодными.
Меркой его нравственности и всего его поведения могла бы служить армянская поговорка: «Жизнь — это сало, а человек — нож», значит надо постараться отрезать кусок, чтобы не умереть с голоду, а каким способом — безразлично. Масисян нимало не стеснялся в выборе средств, находя все средства дозволенными, лишь бы они приводили к цели. Поступал он так не с намерением причинить кому-либо вред, а полагал, что это в порядке вещей, и поэтому совесть его всегда была спокойна.