— В торговом деле нужен ум, а не счастье, — внушительно произнес Масисян. — Скажи лучше, как ты собираешься распорядиться моими деньгами?
Незнакомец ответил, что, полагаясь на свой опыт в торговле хлопком, он рассчитывает пустить в оборот деньги высокочтимого хозяина и извлечь немалую прибыль, потом добавил, что ему знакома большая часть деревень Е…ского уезда, где крестьяне разводят хлопок, что почти в каждой из этих деревень имеются мелкие предприниматели, которые скупают у крестьян весь промышленный хлопок; таким образом он собирается в одни руки, и не составит большого труда перекупить его и потом перепродать в городе крупным коммерсантам. Он возьмет на себя роль посредника между скупщиками и крупными коммерсантами и сумеет в течение года приумножить свой наличный капитал.
— Я вижу, что ты ровно ничего не смыслишь в этом деле, — сказал Масисян и принялся излагать свое мнение, чтобы вразумить своего собеседника. — Закупать хлопок из вторых рук — дело невыгодное, — сказал он, — эти мелкие торгаши все до одного обманщики, они сами норовят высосать все соки из крестьян и оставить только отжимки. Тот, кто хочет извлечь выгоду из торговли, должен обойтись без их посредничества и иметь дело непосредственно с хлопкоробами.
— Но ведь это очень хлопотно и трудно — иметь дело с бестолковыми мужиками, — возразил незнакомец.
— По всему видно, что ты очень наивный человек, чтобы не сказать больше, — с досадой произнес Масисян. — Как ты не понимаешь, бедняга, что деньги нужно выколачивать именно из этих глупых мужиков, а не из дьяволов-торгашей, от них ты никакой выгоды не получишь!
Нужно сказать, что слово «дьявол» на языке Масисяна имело особое значение. Под словом «дьявол» он подразумевал умного, искушенного, хитрого человека, — короче говоря, продувную бестию. Всех других он ни во что не ставил.
Масисян любил долго и обстоятельно поговорить, и если он почему-либо отказывал просителю, то уж на добрые советы не скупился.
Он тут же принялся рассуждать о наиболее выгодных способах торговли хлопком, объяснил, что не в его обычае ссужать деньги на такого рода предприятия, но что он охотно готов отпустить такие товары из своей лавки, которые пользуются спросом у крестьян: к примеру, дешевые ситцы, холст, всякую мелочь — женские украшения и прочее. Гораздо выгоднее менять на хлопок эти товары, чем платить наличные деньги. Надо только иметь смекалку, знать повадки крестьян, их нужды и потребности. У крестьянина мошна всегда пуста, товары он обычно забирает в долг, но бояться этого не надо, пусть берет то, в чем нуждается, он обязательно выплатит долг, не возьмет греха на душу, не присвоит чужие деньги. Дело в том, что, когда придет срок расплаты, он будет платить не деньгами, а натурой, иначе говоря — плодами своего урожая. К примеру, если он разводит хлопок, то заплатит хлопком. И вот тут-то и нужен «дьявольский» ум скупщика: по какой цене он всучит крестьянину ситец и сколько фунтов или пудов хлопка уговорится получить за этот товар. Таким образом, он убивает сразу двух зайцев: с одной стороны, может нажиться на ситце, который крестьянин вынужден будет приобрести по более дорогой цене, беря его в долг, а с другой — на хлопке, который на корню стоит гораздо дешевле. Ведь хлопок в глазах крестьянина не имеет большой ценности, пока он только посеян, не созрел и не убран с поля. Крестьянин продает плоды своего труда, которые он пожнет со временем, а труд его ценится тем ниже, чем более он нуждается в деньгах или в товарах.
Незнакомец слушал купца, не прерывая, и наконец спросил:
— Значит, вот таким способом и наживаются эти мелкие торгаши?
— Совершенно верно, именно таким способом они и извлекают главную выгоду. Послушай-ка, что я тебе еще скажу: торг любит меру и вес, но есть разные меры, — это дело требует сноровки. В деревнях нет железных гирь, там употребляют вместо них камни. Поэтому ты должен иметь фунтовый камень или же кирпич, разумеется, весом немного больше обычной фунтовой гири, — крестьяне не очень-то обращают внимание на вес камня, так что, положим, если твой камень будет весить фунт с четвертью и ты с его помощью взвесишь пуд хлопка, то выгадаешь лишних десять фунтов хлопка. Понимаешь, какую это составит разницу, если ты, к примеру, купишь несколько тысяч пудов…
— Но ведь… это… это?..
— Ты хочешь сказать, что это нечестно, обман, надувательство, это ты имеешь в виду! Какое же это надувательство, — все скупщики хлопка так поступают. Если ты не будешь следовать их примеру, то не выдержишь конкуренции и сразу же обанкротишься.
Незнакомец молчал, а Масисян продолжал:
— По природе крестьянин очень добр. Он придерживается поговорки: «Лишь бы сбыть да покупателю угодить», — и дает всегда придачу. Почему же не воспользоваться его добротой?
— Это так, но…
— Ты хочешь сказать, что его не следует обманывать — засмеялся купец, — это теперь неписаный закон, все так поступают, по-иному нельзя торговать.
Пока Масисян посвящал своего гостя в тайну торговых махинаций, в соседней комнате, у госпожи Мариам, собралась опечаленная семья. Старшая ее дочь, Гаяне, была тяжело больна. Уже несколько лет подряд ее мучил кашель, все признаки указывали на начинавшуюся чахотку. У постели больной собрались мать, сестра и брат. Хотя отец и знал, что дочь его тяжело больна, придя домой, он не зашел проведать ее, так как поджидал господина, с которым вел сейчас оживленный разговор.
— Нельзя оставлять ее в таком состоянии, — сказал Стефан.
— Что же делать? — растерянно спросила мать.
— Нужно позвать врача.
— Но ты же знаешь характер своего отца.
— Знаю… Но неужели из-за того, что ему жалко нескольких рублей на врача, она должна погибнуть…
— Дело не только в деньгах.
— А в чем же еще?
Мать ничего ему не ответила и, прижав к глазам платок, заплакала.
— Я пойду сейчас к отцу и потребую, чтобы он немедленно пригласил врача, — сказал Стефан, негодуя.
Мать схватила его за руку.
— Ради бога, не делай этого, — сказала она, — лучше я сама пойду к нему. Если он раскричится на меня — я промолчу, а ты не удержишься и затеешь скандал.
Придя к мужу, госпожа Мариам объявила ему, что Гаяне в тяжелом состоянии, и попросила, чтобы он пригласил врача. Масисян вышел из себя.
— При чем же тут врач? — сердито сказал он. — Все в руках божьих: если ей суждено умереть от этой болезни, зови хоть тысячу врачей, все равно они не помогут, но если ее час еще не приспел, хоть с горы ее сбрось, останется жива. Для чего врач!
Госпожа Мариам стала умолять его пригласить врача, говоря, что не дураки же все, кто обращается за советом к врачу, но ага был неумолим.
Даже незнакомый господин, с удивлением прислушивавшийся к этому разговору, посоветовал пригласить врача, но Масисян был непреклонен и, не слушая его, обратился к жене:
— Тебе нужен врач, а я и без врача знаю, как нужно лечить эту болезнь. Иди испеки несколько луковиц, посоли их и дай поесть дочери: печеный лук смягчит грудь, и кашель пройдет. Ты прекрасно знаешь, что, когда у меня кашель, я только так лечусь.
— Но ты кашляешь не так, как она, — возразила госпожа Мариам.
— Ну вот, теперь взялась меня учить. Кашель есть кашель. От кашля никто еще не умирал. Я кашляю уже больше двадцати лет, однако не умер.
Как и всегда, Масисян все свел к своей особе и с этой высоты стал судить о болезни дочери: раз кашель не был опасен для него и печеный лук смягчал грудь, как смели помышлять о других средствах лечения? Раз он не умер от кашля, не имела права умирать и его дочь.
Госпожа Мариам, зная непоколебимое упрямство своего мужа, не тратя больше лишних слов, удрученная, вышла из его комнаты. Она узнала, что Стефан уже отправился за врачом. Теперь бедняжка не столько была озабочена болезнью дочери, сколько трепетала при мысли о предстоящей сцене, которую ей устроит муж, когда ему станет известно, что пригласили врача.