Лестницу спустили, и через несколько минут на крепостной стене появился юноша с громадным бурдюком на спине. Едва водонос очутился во дворе крепости, все бросились его обнимать. Один из ополченцев, целуя его, удивленно воскликнул:
— У тебя мокрое лицо, Петрос.
В это мгновение пламя пожара осветило Петроса.
— Кровь!.. — вскрикнули все.
— Беда не велика, — посмеиваясь, сказал Петрос, — в последние дни я совсем отвык умываться. Зато сегодня умылся на славу.
Петрос коротко рассказал, как он, подойдя к источнику, столкнулся с караульными, которые напали на него, но прежде чем он успел «заткнуть им глотку», они ранили его в голову.
— А куда же девались остальные? — спросили у него.
— Дьявол их возьми! — воскликнул Петрос своим обычным шутливым тоном. — Можно подумать, что они сговорились именно сегодня ночью отправиться на свидание к праотцам. Один лежал у крепостной стены; пуля, видимо, просверлила его прежде, чем он успел спуститься. Другого подстрелили на полдороге к источнику, бедняга еще дышал. Третий плашмя лежал возле родника. А в двух шагах от него нечастный Томас, зажав рукою простреленный бок, проклинал курдов. Но я не остался в долгу, отомстил за всех!..
Четверо ополченцев, о которых говорил Петрос, один за другим ушли за водой, но ни один из них не вернулся. Такие случаи были теперь нередки, поэтому рассказ Петроса не удивил его товарищей. Они даже не спешили перевязать ему рану, из которой сочилась кровь. Да и сам Петрос мало думал об этом.
— Черт бы побрал этих курдов, — продолжал он, — рыщут в темноте, как волки. Чуть услышат шорох, тут же укокошат.
Вспомнив о ране Петроса, товарищи его наконец спохватились. Они взяли бурдюк с водой, который нес спасение людям, и направились во внутренний двор крепости.
— Братцы, — заявил один из ополченцев, — тюркам не дадим ни капли. Подумать только, мы сегодня потеряли четверых, а из них ни один не отважился пойти за водой.
— Нет, так нельзя, — запротестовал Петрос, — им тоже надо дать.
— Почему нельзя? — возразил первый. — Не они ли несколько дней назад принесли воду и выпили ее тайком от нас!
— Они поступили плохо, но мы им должны показать пример солдатской дружбы.
Разговаривая, они вошли во двор казармы.
— Вода!.. вода!.. — раздались крики, и сразу же молодых ополченцев окружила толпа.
Трудно описать ликование, охватившее людей при виде бурдюка с водой. Расталкивая друг друга, каждый норовил первым утолить жажду.
— Зажгите факел и не толпитесь; каждый получит свою долю, — сказал юноша, опуская бурдюк на землю.
Факел зажгли. Его слабый свет озарил возбужденные лица людей.
Юноша армянин взял маленький стакан и стал разливать воду. Она была мутноватая и затхлая. Раздался чей-то голос:
— Какой неприятный вкус у воды!
— Пей, — сказал стоявший тут же Петрос, — разве ты не знаешь, что курды подкрашивают воду.
— Как это подкрашивают?
— Они подкрашивают ее нашей кровью… Вы бы поглядели, сколько трупов валяется возле источника…
Людей мутило, по жажда пересиливала, и они пили мутную воду, разбавленную человеческой кровью… Один из них даже отважился пошутить:
— Это нам на пользу, авось здоровее будем!..
Вновь загремевшая пушечная канонада положила конец шуткам. На крепость посыпались ядра. Одно из них взрыло землю в нескольких шагах от того места, где люди утоляли жажду, и разорвалось на множество смертоносных осколков.
В это время в одной из комнат крепости, где некогда помещался турецкий комендант, Штоквич собрал своих офицеров на военный совет. Здесь же были и командиры армянских и тюркских ополченческих дружин. Горевшая на маленьком столе лампа тускло освещала их нахмуренные и озабоченные лица.
В последние дни было получено несколько писем из неприятельского лагеря, в которых осажденным предлагали сдаться. Письма посылал закоренелый враг русских — сын известного Шамиля, генерал-лейтенант Шамиль, адъютант его высочества султана. Его последнее письмо, полное угроз и посулов, было предметом обсуждения военного совета.
— Живыми мы не сдадимся, — сказал Штоквич.
— Если осада продлится еще несколько дней, мы не в силах будем больше сопротивляться, — начал один из офицеров.
— У нас безвыходное положение, — подхватил другой, нет ни хлеба, ни военных припасов. Не пойму, чего медлят эти глупые курды, почему они не идут на приступ?
— Да, мы поступили неблагоразумно, — со вздохом заметил один из офицеров.
— Бесполезно сейчас сокрушаться о прошлом, лучше подумаем, как нам быть дальше, — сказал председательствовавший на военном совете Штоквич, который во время осады имел полномочия главнокомандующего. — Живыми мы не сдадимся, — повторил он.
— Если не подоспеет помощь, мы пропали, — заявил один из ханов.
— Мы не в силах больше ждать, — проговорил бек, сидевший тут же, — я считаю, что надо открыть ворота крепости и попытаться прорвать вражеское кольцо, а тогда одно из двух — или свобода, или смерть.
— Последнее более вероятно, — заметил начальник армянских ополченцев, — и это принесет ужасные бедствия. Сейчас наша крепость служит преградой продвижению турецких войск, но если мы ее сдадим, то путь башибузукам Измаила-паши будет открыт, и они через несколько дней без труда овладеют Эриванью, Нахичеванью, а возможно, пойдут и дальше. Местные мусульмане, как мне известно, с нетерпением ждут прихода этих непрошеных гостей, а армяне-христиане безоружны. Для защиты нашего края оставлено небольшое войско, главные силы сосредоточены сейчас под Карсом. Пока они придут на помощь, турки всех уничтожат.
Слова армянского офицера возмутили хана, и он сердито заметил:
— Вы не доверяете всем мусульманам?
— Мои подозрения имеют основания. Я располагаю фактами. Сейчас среди курдов, осаждающих крепость, есть много зиланцев[22], которые до войны были русскими подданными. А в Нахичевани какой-то полоумный мулла каждую ночь видит во сне, что ислам скоро завоюет всю страну.
Комендант прервал спор.
— Надо защищаться до последнего вздоха, — сказал он, — Я надеюсь, что скоро подоспеет подмога. Генерал Тер-Гукасов недалеко. Надо как можно скорее связаться с ним, и он поспешит к нам на помощь.
— Но как ему дать знать? — спросили его.
— Надо послать письмо.
— А кто доставит его?
— Надеюсь, что в крепости найдется отважный человек.
— Предположим, но как он проберется, когда мы окружены врагом?
— Надо попытаться.
Военный совет принял решение послать письмо генералу Тер-Гукасову.
Спустя четверть часа комендант с письмом в руке вышел из комнаты в сопровождении офицеров.
Приглушенным барабанным боем собрали на площади защитников крепости. Штоквич громко обратился к солдатам:
— Братцы, вы знаете наше положение, говорить о нем не будем. Нам остается одно — уповать на милость божью, авось он нас не покинет. Если не подоспеет подмога — мы пропали. Надо доставить генералу Тер-Гукасову это письмо, и он немедленно двинется к нам на помощь. Надеюсь, среди вас есть храбрец, который возьмется исполнить это поручение. Я обещаю ему такую награду, которую заслуживает человек, идущий на жертву ради спасения других. Так пусть же отзовется тот, кто возьмется доставить письмо.
Наступила глубокая тишина.
— Повторяю, — взволнованно продолжал комендант, — в этом письме наше спасение. Кто хочет прославиться и быть нашим спасителем?
Люди безмолвствовали.
— Неужели среди вас нет смельчака? — дрожащим голосом крикнул комендант. — Кто же возьмется доставить письмо?
— Я! — раздался голос.
К коменданту подошел молодой армянин-ополченец и взял у него письмо.
Этого юношу звали Варданом[23].
Глава вторая
Наутро, когда рассветные лучи озарили Баязет, глазам представилось ужасное зрелище. Повсюду были видны следы резни, чинимой варварами три дня и три ночи. В городе стояла мертвая тишина, время от времени нарушаемая зловещим карканьем воронья, которое, чуя поживу, стаями носилось по улицам.
23
Юношу звали Самсон, но я надеюсь, что меня извинят за маленькую неточность. Мой герой не является копией этого подлинного лица. Придерживаясь истории, я не поступился свободой художника.