Ослепленный ярким дневным светом после долгого пребывания в темном хлеву, Чора видел все как в тумане. Он не узнавал даже своих хозяев, кормивших его всю зиму, которым он не раз покорно лизал руки.
Буйвол в исступлении кидался то в одну, то в другую сторону. Укротить его было трудно. Со всех сторон на него сыпались удары дубинок сыновей Хачо, но, казалось, он даже не чувствовал их. Старик Хачо издали с довольной улыбкой наблюдал за этой ожесточенной схваткой, которая прославила бы даже знаменитых римских гладиаторов. У него на глазах столкнулись две силы — отвага его сыновей и ярость рассвирепевшего животного. Обе эти силы имели большое значение в его хозяйстве.
А борьба все разгоралась, так как оборвалась толстая цепь вокруг шеи Чоры, на которой держался чурбан, сковывавший его движения. Подбежали крестьяне с веревками в руках, чтобы связать буйвола, но не смогли с ним справиться. Чора метался по двору, и люди в испуге шарахались от него. В этот момент отвага среднего сына Хачо спасла положение: Апо с львиной храбростью ухватил Чору за хвост. Бык и человек сделали несколько стремительных кругов. Чора пытался поднять на рога противника, но Апо, кружась вместе с ним, крепко держал его за хвост. Единоборство продолжалось несколько, минут. Люди оцепенели. Животное угрожающе рычало и било ногами землю. Туча пыли укрыла противников. Наконец братьям Апо удалось опутать буйвола железными цепями. Раздались радостные возгласы. Староста подошел к сыну, поцеловал его в лоб и сказал.
— Будь благословен, сынок, ты не посрамил честь отца.
Затем он подошел к Чоре, ласково похлопал его по шее и с мягкой укоризной сказал:
— Сорванец, чего ты озорничаешь?
Но Чора был уже укрощен. Туман, застилавший ему глаза, рассеялся. Теперь он узнавал своих хозяев и, казалось, раскаивался, что вел себя так буйно. На шею ему опять накинули толстую цепь и укрепили на ней чурбан. После этого Чору погнали к речке, чтобы выкупать и освежить.
Крестьяне продолжали толпиться перед домом Хачо, в ожидании пока выведут остальных буйволов, не менее свирепых, чем Чора. Однако на этот раз сыновья Хачо были предусмотрительнее и все обошлось благополучно. Они по очереди выводили породистых, хорошо откормленных животных, каждое из которых могло бы удостоиться премии на сельскохозяйственной выставке. Старик любовался своими буйволами и о лоб каждого разбивал яйцо, чтобы оградить от дурного глаза. Кроме того, он вешал на шею животным зеленые кожаные мешочки, в которые были зашиты молитвы, написанные рукой священника.
Крестьяне, глядя на буйволов, похваливали сыновей Хачо за то, что они так хорошо смотрят за скотиной. Слыша эти похвалы, старик радовался.
Отныне им предстояло ежедневно выводить из хлева одичавших за зиму буйволов и быков и постепенно приручать их, чтобы потом выйти с ними на пахоту.
Глава седьмая
Апрель принес с собой теплые и ясные дни. На склонах гор давно уже зацвели красные, желтые и белые лилии; курдки собирали в горах букеты и выменивали их на хлеб в армянских деревнях. В этом году в горах уродилось столько грибов, спаржи и съедобных трав, что за поклажу, навьюченную на одного осла, женщины получали в обмен несколько фунтов муки.
Сыновья старика Хачо уже приступили к пахоте. На полях кипела работа. В деревне нельзя было найти ни одного праздного человека.
Было раннее утро. В доме старосты Хачо топились жаркие тониры, в которых выпекался хлеб, а в больших медных котлах и глиняных горшках варился обед. Вокруг тониров суетились невестки и служанки. В доме стоял густой, ароматный запах пищи; постороннему наблюдателю могло показаться, что тут готовят на целый легион. И верно: кроме своей семьи, старик Хачо кормил всех своих пастухов и батраков вместе с семьями. Ежедневно разжигались тониры и готовилось громадное количество еды. Трудолюбивые невестки Хачо не знали ни минуты покоя: они должны были вовремя обо всем позаботиться и всем угодить.
Вот одна из снох во дворе доит корову и овец, другая греет на огне молоко, чтобы заквасить простоквашу, третья готовит сыр, четвертая сбивает масло. Вокруг бегают дети, играют с телятами и ягнятами, словом, — деревенская идиллия.
На восточной стороне двора вдоль ограды выстроились рядами пчелиные ульи. Их несколько сот. Апрельское солнце бросает сюда свои теплые лучи. Старик Хачо открывает дверцы ульев. Пчелы веселым роем вылетают из ульев и с жужжаньем вьются вокруг его седой головы. Есть среди них и такие проказницы, которые кусают морщинистое лицо старика Хачо, но он не чувствует боли и, отмахиваясь от них рукой, приговаривает: «Ах вы злые чертенята, что вам плохого сделал Хачо?!»
Стоя чуть поодаль, Степаник наблюдает за отцом.
— Уйди, сынок, тебя искусают пчелы, — предостерегает его отец.
— Тебя же они не кусают!
— Кусают и меня, но мне не больно.
— А почему?
— Мое тело давно привыкло к их жалу.
— Пусть привыкнет и мое, — смеется юноша.
Хачо с улыбкой целует сына.
В это время появился сельский посыльный и сообщил, что прибыл гонец Фатах-бека с известием, что бек собирается пожаловать в гости к старосте.
— Он будет с минуты на минуту, — добавил посыльный, — так как охотится в ближайших горах.
При этом известии лицо старика Хачо омрачилось, радость померкла в его глазах. Подавив неприятное чувство, он попросил посыльного известить об этом его сыновей, работавших в поле, а сам отправился проверить запасы сена.
Приезд Фатах-бека в дом Хачо не был в диковинку, поэтому невестки старика уже знали, как надо принимать этого почетного гостя. Услышав, что приезжает бек, они тотчас велели заколоть несколько овец и стали варить плов, так как бек никогда не являлся без свиты.
Фатах-бек был главарем соседнего курдского племени, которое пасло свои отары на окрестных горах. Между армянскими и курдскими пастухами нередко происходили стычки: курды крали овец или перегоняли свои гурты на армянские пастбища. Но обычно противники скоро мирились, так как Фатах-бек и Хачо были не только добрыми приятелями, но и кумовьями. Между армянским старостой и курдским беком были давние связи.
Почему же Хачо так огорчила весть о приезде бека? Скупым его нельзя было назвать, вряд ли его могла напугать мысль принять и накормить целую ораву гостей: двери его дома, как у отца Авраама, были открыты для всех. Странники и чужеземцы всегда находили в его доме приют. Хачо любил повторять, что никогда не садится за стол без гостя. «Хлеб — божий дар, бог нам велел кормить нищих — они божьи люди», — говорил он. Почему же его так огорчила весть о приезде бека?
Погруженный в раздумье, Хачо вышел за ворота дома и стал поджидать бека. Завидя старшину, несколько крестьян подошли к нему.
— Говорят, что приезжает бек, — сказал один из них, — какая нелегкая его сюда несет?
— Курд неспроста является в дом армянина, — хмуро ответил староста.
Над холмами сверкнули острия пик, и через несколько минут показалась группа всадников.
— Едут! — воскликнул кто-то.
Хачо поглядел в ту сторону, но ничего не увидел: ему мешала близорукость.
— Это они, — подтвердил кто-то.
— Братцы, — обратился староста к крестьянам. — Побудьте здесь, пока не придут мои сыновья, и задайте корм лошадям.
Подъехал бек, сопутствуемый целой сворой охотничьих собак и более чем двадцатью всадниками, своими родичами, состоявшими при нем телохранителями. Он сидел на красивом арабском скакуне, сбруя которого была усыпана серебром и цветными каменьями. Беку было за сорок, но на вид ему можно было дать не больше тридцати. Это был статный мужчина богатырского сложения, с мужественным, выразительным лицом. На нем была одежда из дорогого виссона и тафты, расшитая золотом. Оружие у него было в золотой и серебряной оправе.
Пройдя несколько шагов навстречу беку, староста остановился на берегу рва, через который был перекинут мост. Но бек, вместо того чтобы проехать по мосту, подстегнул коня и птицей перелетел через ров. Ловко прогарцевав, он кичливо остановился перед старостой.