— Чтоб ты сгинула, только этого еще недоставало! — прикрикнули на девочку.
Паришан, которая затеяла этот разговор, заметила:
— Хватит с нас и дьякона Симона, зачем нам новый учитель! Небось далеко ему до дьякона!
— Конечно, дьякон Симон — человек ученый, но вся беда в том, что стоит ему выпить, он тут же рукам волю дает, — сказала Сара. — Разве не помнишь, как он избил сына нашего соседа Каспара? Мальчика пришлось на руках принести домой, и бедняжка через два дня отдал богу душу.
— Дьякон Симон не виноват: если ребенка не побьешь, то не научишь его уму-разуму.
Эти разговоры были вызваны тем, что Салман в последние дни вел переговоры с крестьянами о постройке двух школ — одной для девочек, другой для мальчиков. Он объяснил, что обучение будет бесплатное, обещал пригласить учителей и снабдить школы книгами и учебниками. Но все даровое внушает крестьянину подозрение. Требовалась большая настойчивость, чтобы сломить предубеждение крестьян, — они привыкли к тому, что обучение детей находится в руках священников и дьяконов, и поэтому почитали за грех довериться такому человеку, как Салман, который не посещал церковь и, по слухам, даже не соблюдал постов.
Старик Хачо, во многом не соглашавшийся с Салманом, на этот раз поддержал его. Как староста, он сумел повлиять на крестьян, и Салману выделили облюбованный им для строительства школы участок земли.
Наконец приступили к делу и вырыли котлован. Но вот произошло нечто неожиданное: однажды утром было обнаружено, что крестьяне, сговорившись, засыпали ночью котлован землей. В этот день никто из них не вышел на работу, хотя Салман повысил дневную оплату.
Что же произошло?
Из разговора, который вели между собой невестки Хачо, читатель уже узнал, что в деревне О… был некий дьякон Симон, обучавший детей грамоте. Это обучение сводилось к тому, что в зимнее время он собирал детей в хлеву и читал им псалмы и церковные книги, а весной, с началом крестьянских работ, отпускал их. За лето и осень дети успевали все перезабыть.
Дьякон Симон, зять приходского священника Тер-Марука, был отъявленный пьяница и скандалист. Поскольку открытие новых школ наносило ему явный ущерб, он восстановил против Салмана священника, и достаточно было одного слова отца Марука, чтобы разжечь фанатизм крестьян и сорвать всю затею. В своей проповеди священник назвал Салмана «фармазоном», заявил, что он безбожник и совратит с пути истинного всех детей. Он с жаром доказывал, что обучать девочек грамоте грешно, что неспроста мудрец Соломон проклял всех женщин за то, что одна из них велела отрубить голову Иоанну Крестителю. Свою речь он подкрепил примерами из священного писания: причиной смерти пророка Самсона, сказал он, была тоже женщина. Известно, что Ева сгубила Адама и он по ее вине был изгнан из рая. Приведя немало подобных доказательств, священник утверждал, что учить девочек грамоте вредно, так как, постигнув науки, они могут превратиться в дьяволиц.
К дьякону Симону женщины относились с большим почтением: он писал для них заклинания на бумажках, ворожил, предсказывал судьбу. Поэтому они и подстрекали своих мужей поддержать дьякона, чтобы он не лишился куска хлеба.
Священник и дьякон Симон, объявив войну Салману, обрели союзника в лице Томаса-эфенди, который был ярым противником школ, образования и всего того, что имеет отношение к просвещению. Он поддерживал дьякона еще и потому, что тот был его бесплатным писарем, вел его счета, а в пору жатвы ходил вместе с ним и с его стражниками по деревням, собирая с крестьян десятую долю урожая.
Все это причиняло немало забот добросердечному Хачо. Он пытался отговорить Салмана от его затеи, но тот был непоколебим.
Придя вечером домой, Салман сказал Вардану:
— С этими негодниками надо поступить иначе. Попробую вести себя, как миссионер. Противниками миссионеров в любой стране всегда были люди образованные или служители старого культа, но со временем именно они становились его приверженцами. Миссионер для видимости поручал им разные дела, вернее платил им жалованье, ничего от них не требуя. Таким образом, противники новой религии скоро превращались в самых рьяных ее сторонников.
— Это верно, — согласился Вардан, — но что же ты собираешься делать?
— Прежде всего вести себя по-деловому, — самоуверенно ответил Салман, — надо играть на людских слабостях. Интересно бы узнать, сколько получает этот глупый дьякон со своих учеников? Я предложу ему вдвое больше и придумаю для него какую-нибудь должность в школе. Поверь мне, это так его заинтересует, что он явится наутро с лопатой и киркой и вместе с другими будет строить школу.
— Пожалуй, ты прав, — сказал Вардан, — но надо подмазать и священника.
— Это верно…
Несмотря на неприятности этого дня, Салман был в приподнятом настроении. Неудачи не только не сломили его, но влили в него новую энергию, а вера в лучшее будущее наполняла сердце Салмана восторженным чувством.
— Если б ты знал, Вардан, какое счастливое будущее сулит нам школа. Она поможет осуществить наши надежды, она, только она, может залечить наши вековые раны, она воспитает здоровое поколение, которое будет более счастливым, чем мы. Бездействуя веками, наши предки поистине оставили нам обширное поле деятельности. Они своевременно не позаботились о нашем будущем, и все же оно принадлежит нам. Во имя этого нам нужно терпеливо и упорно трудиться. Я считаю, что недостаточно развивать ум и облагораживать душу ребенка, надо заботиться и о его физическом развитии. Разве ты не замечал, Вардан, как неуклюжи и неповоротливы наши деревенские ребятишки? Надо развивать в них ловкость, силу и мужество. Именно эту цель должна преследовать гимнастика в наших школах — растить смелое, здоровое поколение…
Хочу сообщить тебе отрадную весть. Сегодня я побывал у курдов, говорил им о школе. Представь себе, как я был удивлен, когда они мне сказали, что охотно пошлют своих детей в армянские школы! По всему видно, что они понимают пользу образования и не хотят, чтобы их дети росли дикарями. И в самом деле, чем виноват этот народ, что он остался таким диким и живет разбоем? Повинны в этом в первую голову мы. Это мы своевременно не позаботились о его воспитании. В наших интересах просветить курдов. Мы должны приучить их к мирной жизни и приобщить к цивилизации. Турция не заботится об этом, ей выгодно, чтобы курды оставались дикарями. От этого страдаем в первую очередь мы — значит, нам и надо об этом думать. Пусть они исповедуют свою веру, а мы тем временем будем их просвещать, — тогда неизбежно «текучая вода сама дорогу найдет».
Глава двадцать четвертая
Многие признаки указывали на то, что турецкое правительство готовится к войне. Особенно это заметно было в пограничной с Россией Багреванской провинции. Здесь с крестьян строго взимали не только налоги текущего года, но заодно с ними требовали и старые недоимки. Народ изнывал под непосильным бременем и глухо роптал. У тех, у кого не было денег, отбирали имущество, скот. Уводили даже буйволов и волов, лишая земледельца возможности вспахать землю. Помимо того, крестьян заставляли заготовлять сухари и отбирали у них последние запасы — пшено, масло, сыр и прочее. На слезы и вопли крестьян был один ответ: «Государство воюет».
Дикий произвол властей открыл перед Томасом-эфенди широкое поле деятельности. Исполняя должность сборщика, он производил сбор налогов и поставлял продовольствие для армии. Его острая коса косила неутомимо, собирая обильный урожай.
Получив от правительства «открытый лист», он имел право держать при себе любое количество стражников.
Тяготы войны пали главным образом на плечи армянских крестьян. Несмотря на то что их дочиста ограбили и отобрали у них все имущество, накопленное тяжелым трудом в течение многих лет, — они оказались перед лицом еще более страшной беды: день ото дня росла ненависть магометанского населения к гяурам-христианам. Слово «джагат»[43] не сходило с уст людей. Муллы, муфтии, хади, шейхи разжигали фанатизм толпы, отравляли ее проповедями о том, что мусульмане ведут религиозную войну, что в Стамбуле скоро взовьется «знамя пророка», что со дня на день будет объявлена священная война и весь исламский мир поднимется против христиан…