— Остался хурджин, — боязливо оглянувшись, прошептал он.
— Вот попробуй вытащить осла из грязи!.. — пробормотал эфенди. — Остался хурджин! Разве этого мало? — И, пронизывая старика дьявольским взглядом, он сказал: — Нам дорога каждая минута, торопись. Пойдем спрячем этот хурджин, пока не пришли солдаты.
Старик, нимало не сомневаясь в искренности эфенди, повел его в ода и показал спрятанный там дорожный хурджин Салмана.
— Закрой двери, — распорядился эфенди и, развязав хурджин, стал рыться в нем.
Он нашел там рекомендательные письма, адресованные разным людям, чеки на получение денег, в случае если бы они понадобились Салману, инструкции, программы и прочее и несколько брошюр, которые молодой пропагандист раздавал крестьянам. Короче говоря, кроме бумаг, там ничего не оказалось. Внимательно просматривая их, эфенди многозначительно покачивал головой.
— Если хоть одна из этих бумаг попадет в руки властей, тебе и твоим сыновьям не миновать виселицы, а все твое имущество заберет казна.
Старик помертвел, у него от страха даже язык отнялся.
— Их нужно сжечь, — продолжал эфенди и засунул бумаги обратно в хурджин.
— Я ничего не понимаю, у меня ум за разум зашел, — пролепетал старик, и его потухшие глаза наполнились слезами.
Но эфенди неожиданно изменил свое решение. «Зачем сжигать? — подумал он. — Следует внимательнее изучить эти бумаги. Они еще могут пригодиться. Лучше сохранить». И он спросил старика:
— А найдется у тебя в доме потайное место, куда можно на время спрятать этот хурджин?
— Найдется, — ответил старик.
В доме Хачо было несколько потайных ям, куда в случае опасности прятали ценные вещи. А поскольку в этих краях опасность всегда висела над головой, то в настоящий момент пустовала только одна яма.
Они взяли злосчастный хурджин и спустились в погреб, где хранились масло, вино и другие продукты. Пол в погребе был устлан деревянными плитами. Старик нагнулся и приподнял две плиты. Под ними оказалась железная дверца, которая закрывала вход в потайную яму. Хачо достал из кармана ключ и, вложив в скважину, несколько раз повернул его. Дверца сама откинулась. Перед ними зияла глубокая яма. Они спустились вниз по узкой лестнице. Там было темно и сыро, воздух был удушливый и спертый. Положив хурджин, они поспешно выбрались наружу. Старик закрыл железную дверцу и положил плиты на прежнее место. Теперь никому не могло бы прийти в голову, что под ними есть тайник.
— Дай мне ключ, — сказал эфенди, — я спрячу его. Можешь смело довериться мне.
Старик, не раздумывая, отдал ему ключ. Страх настолько парализовал его, что он беспрекословно подчинялся указаниям эфенди.
— Мне о многом еще нужно с тобой поговорить, староста Хачо, но время не терпит — каждую минуту могут нагрянуть полицейские с обыском. Я хочу дать тебе напоследок несколько советов. Помни: никто не должен знать о том, что я был здесь и что мы спрятали хурджин. Никому из домашних не говори об этом! Когда придут с обыском, постарайся держаться спокойно, прикинься простачком, не бойся ничего. Пусть ищут где хотят: хурджин мы спрятали так, что его сам сатана не найдет. Не отрицай, что этот «дудка» жил у тебя, скажи только, что ты его знать не знаешь; а если спросят, с какой целью он прибыл в наши края, — скажи, что ни тебе, ни твоим сыновьям ничего не известно.
Дав подробные наставления, эфенди вышел вместе с Хачо во двор. Беспокойно оглянувшись по сторонам, он сказал:
— Выведи меня через задние ворота, никто не должен знать, что я был здесь.
Старик повел его к задним воротам, находившимся на скотном дворе.
— Счастливо оставаться. Я приду позже, когда кончится обыск. Не беспокойся, я сумею приструнить этих «ищеек».
Эфенди ушел. Дорогой он с довольным видом повторял: «Ну теперь ты у меня в руках, староста Хачо!..»
Был час пополудни. Вардан, Айрапет и Апо еще не вернулись. Остальные сыновья были в поле. Снохи готовили полдник, чтобы послать его в поле мужьям: крестьяне возвращаются домой обычно к ужину, а потому никто ничего не знал.
Старик Хачо ждал прихода солдат с таким же чувством, с каким приговоренный к смертной казни ожидает наступления роковой минуты. Своим снохам он ничего не сказал о предстоящем обыске, не желая преждевременно пугать их.
Наконец явился турецкий офицер с отрядом солдат и полицейских.
Женщин не удивил их приход, они привыкли видеть у себя в доме таких непрошеных гостей. Те обычно являлись, жили по нескольку дней, пили, ели и потом уходили восвояси. Постой турецких солдат в армянской деревне был обычным явлением, а тем более в доме старосты.
— Мне приказано произвести у вас обыск, — сказал офицер, обращаясь к старику Хачо.
— Мой дом в вашем распоряжении, можете обыскивать, — ответил тот, стараясь сохранить хладнокровие.
Офицер велел закрыть все двери, повсюду расставил стражу и приступил к обыску. Сперва обыскали ода, потом перешли в другие комнаты, перебрали все до одной вещи, шарили повсюду, заглядывали в каждую щель, но ничего подозрительного не нашли. Почуяв что-то неладное, женщины подняли плач, но старик прикрикнул на них, и они замолчали.
Покончив с обыском, офицер приступил к допросу:
— Здесь проживал молодой человек по имени Дудукчян?
— Он раза два ночевал у меня, — ответил старик.
— А вы его раньше знали?
— Нет.
— Почему же вы его приютили?
— Я староста этой деревни, а дом старосты, как вам известно, своего рода постоялый двор — каждый чужеземец и странник находят здесь приют. Могу ли я их всех знать?
— Не оставил ли он вам свои вещи?
— Нет, он ничего не оставлял.
— А вы не знаете, с какой целью он прибыл в наши края?
— Он ничего не говорил, я знаю только то, что он был учителем.
— Не известно ли вам, с кем он виделся в деревне, кого посещал?
— Я знаю, что он ходил по домам, искал себе учеников.
— А вы знаете, что с ним произошло?
— Нет, не знаю.
— Он арестован.
— Поделом ему, если он этого заслуживает.
В это время в дверь постучали.
— Никого не впускать, — распорядился офицер.
Стражник доложил, что пришел Томас-эфенди.
— Пусть войдет.
Войдя в комнату, Томас-эфенди сделал недоумевающее лицо, словно ему было, невдомек, зачем здесь находятся офицер и солдаты.
— Здравия желаю! Что случилось? — спросил он с хорошо разыгранным удивлением.
Офицер объяснил. С фальшивой улыбкой на лице эфенди подошел к нему и, тронув его за плечо, сказал:
— Головой ручаюсь, что в доме старосты вы не найдете ничего подозрительного. Он очень добрый и хороший человек.
Эфенди и офицер пошли в ода. Отряд солдат и полицейских остался сторожить во дворе.
— Староста, — обратился эфенди к старику, — люди небось проголодались, прикажи накормить их; и чтобы водка была в изобилии, слышишь? — добавил он по-армянски.
Староста обрадовался. Он решил, что опасность миновала, и поспешно вышел из ода.
Но опасность далеко не миновала. Турки и не собирались выпускать старика из своих рук, разве только истерзав и измучив несчастного в тюрьме; и хотя в доме старосты не было найдено ничего, что могло бы служить уликой против него, не было доказательств того, что он преступник, но достаточно было, что старик Хачо — армянин, да к тому же богатый. А это значит — лакомый кусок для турецких чиновников.
Томас-эфенди сам «заварил эту кашу»; это он донес на Салмана военному чиновнику, прибывшему в Багреванский уезд, он же и подал ему мысль произвести обыск в доме старосты. Ему, конечно, не стоило особого труда помочь старику выбраться из подстроенной им самим западни, но это не входило в его расчеты. Чтоб легче осуществить свой дьявольский замысел, ему надо было как можно больше запутать и усложнить дело.
Когда старик Хачо вышел из ода, офицер спросил эфенди:
— Как вы думаете, эфенди? Мне кажется, что этот старик ни в чем не виновен.
— Вам же известно, бек, — ответил ему хитрец, — что Томас-эфенди не из числа людей, делающих поспешные выводы. Для меня это дело еще темное. Я был уверен, что обыск подтвердит, что эти люди являются единомышленниками арестованного. Меня удивляет, что не найдено улик, подтверждающих обвинение. Но есть еще одно средство — «признание». Я заставлю этих людей во всем признаться… У меня на подозрении двое сыновей старика и чужеземец, который гостит у них.