— Да, — ответил эфенди хладнокровно.
Но ведь он пришел для того, чтобы просить у Хачо руку его дочери, сказать ему, что он любит ее? Неужели он забыл об этом? Зачем же он так изводил горемычного старика?
Как мы уже говорили, Томас-эфенди стремился поставить Хачо в такое безвыходное положение, чтобы тот поневоле вынужден был признать, что эфенди — единственный человек, который может спасти его семью, и что Лала должна быть принесена в жертву во имя этого спасения. Он знал, что не так-то легко добиться согласия старика, особенно после того, как Вардан при всех обвинил его в том, что у него несколько жен, а он ничем не мог опровергнуть это обвинение.
Видя, что он хватил через край, что не следует доводить старика до полного отчаяния, эфенди поспешил его утешить и сказал:
— Возможно, что тебя и продержат несколько дней в кутузке, но это только для острастки. Томас-эфенди вас в обиду не даст!..
Старик промолчал. Он вспомнил, что утром сборщик налогов говорил совсем другое, и в душу его закралось сомнение…
Глава двадцать девятая
Вардан, Айрапет и Апо, уйдя из дому еще утром, ничего не знали о том, что произошло за время их отсутствия: они не знали ни о дьявольских проделках Томаса-эфенди, ни об обыске, ни о бесчинствах солдат.
Обойдя несколько деревень в поисках Салмана и расспрашивая людей, они наконец после долгих странствований набрели на тот дом, где он провел последнюю ночь.
Хозяин дома оказался словоохотливым человеком. Он сообщил им, что сам не знает, куда девался его гость, но что в прошлую ночь он о чем-то долго толковал с деревенскими парнями; когда все разошлись, он поужинал и ему приготовили постель в ода. Он ночевал в ода один, но рано утром его там уже не оказалось. Куда он исчез — неизвестно.
Вардан и его товарищи зашли в комнату, где ночевал Салман. Там на полу они обнаружили клочок бумаги, на котором было наспех написано: «Я арестован» — и стояла подпись «Л. С.» Прочтя записку, Вардан передал ее Айрапету и сказал:
— Я этого боялся.
Все трое стояли как громом пораженные. Весть эта потрясла их. Удар был двойной: они потеряли товарища, благородного юношу, ставшего жертвой своей неопытности, и, кроме того, его арест ставил под угрозу успех всего дела, ради которого они поклялись пожертвовать собою.
Хозяин дома с удивлением смотрел на своих посетителей: он не понимал, почему этот клочок бумаги доставил им столько огорчений.
Ничего не сказав ему, они вышли. Был вечер. Поднимая тучи пыли, с пастбищ возвращались стада. С шутками и смехом шли с полевых работ крестьяне. Никто из них не знал о том, что прошлой ночью в их деревне было совершено два злодеяния: арестован юноша и обесчещена девушка. И оба эти преступления были делом рук человека, который пользовался всеобщим уважением!
— Крестьянин простодушен, как ребенок, — сказал Вардан. — Дитя, когда ушибется, плачет от боли, но как только боль прошла, он забывает о ней и вновь беспечно играет и смеется… Вот так и крестьяне. Очень трудно иметь дело с такими великовозрастными детьми. Столетиями их угнетали, столетиями они жили в нужде, утопали в грязи, но как будто не чувствовали этого и легко забывали свои обиды… Они трудились, не задумываясь над тем, для кого и зачем они трудятся. Томас-эфенди, — продолжал он, — не зря назвал их ослами, а их заступников — чудаками. Вот иди и втолкуй крестьянам, что тот парень, который прошлой ночью с таким жаром говорил им о правах человека, о том, что такое труд и как им защитить свои права, — арестован и, возможно, завтра будет вздернут на виселице. Они все в один голос скажут: «Он безумец». Но сейчас меня заботит другое: мне почему-то кажется, что к аресту Салмана причастен Томас-эфенди.
— Пожалуй, ты прав, — поддержал его Айрапет.
— Надо удостовериться в этом, — сказал Вардан.
Смеркалось. Отстояв всенощную, старики и старухи возвращались из церкви. Вардан с товарищами торопились поскорее выбраться из этой деревни.
— Иголки, нитки, бусы… — послышался знакомый голос коробейника. Прихрамывая, он шел им навстречу, неся за плечами свой короб и опираясь на толстую дубину, которая была бы под стать самому Геркулесу.
Завидев Вардана со спутниками, он обратился к ним:
— Люди добрые, купите что-нибудь. Время позднее, напоследок дешево отдам.
— А что у тебя есть? — подойдя к нему, спросил Вардан.
— Все, что душе угодно, — ответил коробейник и опустил свой короб наземь.
Вардан, делая вид, что рассматривает товары, незаметно подсунул ему записку Салмана. Прочитав ее, тот торопливо шепнул:
— Я знаю об этом.
— Как же быть?
— Встретимся, поговорим.
— Где?
— Подождите меня за околицей.
Ни Айрапет, ни Апо ничего не расслышали. Коробейник взвалил на плечи короб и, уходя, пробормотал:
— Хватит с меня, наторговался, пора и отдохнуть…
Вардан с товарищами продолжали свой путь. В деревенских домах уже зажглись огни. Они поравнялись с жилищем мастерового Петроса. На пороге своего дома стоял сосед Охо.
Армянские крестьяне, завидя путника, проходящего в вечерний час мимо их дома, неизменно обращаются к нему с приветствием: «Будьте гостем». Вардан и его товарищи, проходя по деревне, в ответ на подобные приглашения отвечали: «Благодарим» — и шли дальше. Но у дома мастерового Петроса они остановились — не потому, что собирались воспользоваться гостеприимством соседа Охо, а потому, что до них донеслись оттуда приглушенные крики. Они вбежали в дом Петроса, но там никого не оказалось.
Крики доносились из хлева. Апо схватил горевший на столе светильник, и они кинулись в хлев. Взору их предстала страшная картина: в петле висела девушка, а женщина, обхватив ее колени, пыталась освободить несчастную из петли.
— Отпусти, отпусти, — хрипела девушка.
— Варваре, Варваре! — истошно кричала державшая ее женщина.
В одно мгновение друзья перерезали веревки и опустили девушку на пол. Приди они минутой позже, все было бы кончено, так как женщина совсем обессилела и уже не могла спасти самоубийцу.
Варваре на руках внесли в дом и положили на постель. Она была без сознания. По ее посиневшему лицу пробегали судороги. Сусанна плакала, проклиная какого-то человека, не называя его имени. Припав к девушке, она со слезами на глазах твердила: «Варваре, родная, почему ты наложила на себя руки?.. Ты ни в чем не виновата… пусть бог покарает его!..»
Вардан и его товарищи поняли, что это происшествие связано с какой-то семейной тайной, но с какой — они не знали. Сусанна ничего им не сказала, а, кроме нее и двух малышей, в доме никого не было. Айрапет был знаком с мужем Сусанны, мастеровым Петросом, который не раз бывал у них в доме и ремонтировал инвентарь, но его жену Айрапет видел впервые. А если б даже он и был с ней знаком, это не меняло дела: женщина-крестьянка не вступает в разговоры с посторонними мужчинами. Сусанна ограничилась тем, что поблагодарила за помощь и попросила дать знать ее мужу.
— А где он? — спросил Айрапет.
— Ушел в соседнюю деревню, — объяснила Сусанна.
Они уже собрались уходить, как вдруг Варваре открыла глаза и попросила пить. Сусанна поспешно подала ей воду, и девушка жадно выпила. Синева уже сошла с ее лица, но она была очень бледна. Увидев посторонних, девушка стыдливо натянула на голову одеяло и горько заплакала. От ее жалобного плача щемило сердце, но вместе с тем Вардан и его товарищи обрадовались: они решили — раз девушка плачет, значит она спасена.
Выйдя на улицу, они увидели какого-то подростка и, сунув ему в руку несколько медяков, попросили сходить за Петросом в соседнюю деревню.
Сосед Охо все еще стоял у своего порога. Увидев Вардана и его товарищей, он обратился к ним:
— Благословенные, куда вы идете на ночь глядя? Ах, если б вы знали, какой кутеж у нас был тут вчера! Почему бы и сегодня не повеселиться?
— Какой кутеж? — заинтересовался Айрапет.
Охо с увлечением принялся рассказывать о том, что Томас-эфенди был вчера в гостях у мастерового Петроса. Он, Охо, тоже был приглашен. Весь вечер играли музыканты, девушки танцевали; ели, пили и веселились на славу. И Охо добавил: