Масисян принадлежал к той породе богачей, которых у нас называют метким персидским словом «новкиса», то есть обладатель нового кошелька, иначе говоря, новоиспеченный богач. Такого рода богачи заметно отличаются от тех, кто получает богатство по наследству. Ослепленные блеском золота, они ценят только деньги, воображая, что за них можно купить ум, благородство, честь и знания, кичатся своим состоянием и любят выставлять его напоказ.
Такие люди поистине чудовища, они скрывают под золотым покровом свое нравственное убожество.
В отличие от них Масисян не кичился своим богатством и не чванился, напротив — держал себя очень скромно, старался ничем не выделяться и даже казаться беднее, чем был на самом деле.
«Лучше лишиться глаз, чем доброго имени», «В пустой бочке звону много», «Кто хвалится, тот с горы свалится» — этими и подобными поговорками он объяснял свое поведение.
О богатстве он рассуждал так: «Кому придет в голову хвастаться тем, что он имеет пару глаз, пару ушей и пару рук; все находят это вполне естественным. Незачем хвастаться и деньгами, без них человек не проживет, без них нельзя преуспеть».
Сколотив состояние благодаря предприимчивости и умению наживать деньги, то есть благодаря «золотому петуху», Масисян считал все пути к обогащению пригодными.
Меркой его нравственности и всего его поведения могла бы служить армянская поговорка: «Жизнь — это сало, а человек — нож», значит надо постараться отрезать кусок, чтобы не умереть с голоду, а каким способом — безразлично. Масисян нимало не стеснялся в выборе средств, находя все средства дозволенными, лишь бы они приводили к цели. Поступал он так не с намерением причинить кому-либо вред, а полагал, что это в порядке вещей, и поэтому совесть его всегда была спокойна.
Отец Масисяна был мясоторговцем. Мальчик с юных лет помогал отцу в его кровавом промысле. Мясник и палач мало чем отличаются друг от друга: один убивает людей, другой — животных. Может быть, этим и объяснялась свойственная характеру Масисяна жестокость, доходившая до изуверства.
Свой истинный нрав он проявлял чаще всего в семье, где не считал нужным сдерживаться. Он был из числа тех людей, о которых говорят: «С виду гладок, да на зуб не сладок». В семье он был деспот и зверь, а на людях прикидывался овцой. Когда этого требовали его интересы, он становился угодливым, льстивым, подобострастным. Он обладал всеми свойствами пресмыкающегося. Гибкий и изворотливый, как змея, он вился и ползал, затаив в своем жале яд…
Поступая так, Масисян вовсе не считал, что он хитрый лицемер и притворщик и что грешит против совести, — он был убежден, что иначе не проживешь, так уж устроен мир, и не только находил себе оправдание, но еще и поучал других: «Если войдешь в город и увидишь, что все жители его одноглазые, надо и себе выколоть глаз, чтобы не отличаться от других». «Хрупкая посуда быстрее бьется», — говорил он. «Чтобы уцелеть, надо быть гибким, податливым, изворотливым».
Рассуждая так, Масисян совершенно искренне был убежден в своей правоте. Он плыл по течению жизни и приноравливался к существующему порядку вещей, и если путь его был извилистым, то в этом был повинен не он, а тот поток жизни, который увлекал его за собой…
Не имея охоты продолжать отцовское дело, Масисян на первых порах занялся торговлей рогатым скотом; он скупал в деревнях у крестьян скот и продавал его в городе владельцам мясных лавок. Это своего рода работорговля. Кто знает, что представляет собою «чодар» — торговец скотом, тот согласится, что своими нравственными свойствами он мало чем отличается от работорговцев, ведущих позорную торговлю людьми на берегах Африки.
Сколотив капиталец, Масисян взялся за другие торговые дела. Ему во всем сопутствовала удача, и вскоре он стал одним из самых богатых людей в уезде.
Обычно те, кто, подобно Масисяну, вышли из низкого звания, стараются предать забвению свое происхождение и тем или иным способом облагородиться. Хотя Масисяну было чуждо тщеславие, но и он не устоял против соблазна иметь более звучную фамилию. Это не представляло особого труда, — стоило только заглянуть в армянские летописи и выбрать оттуда какое-нибудь историческое имя. Он выбрал имя Масис[4], оно понравилось ему больше, чем какое-нибудь другое.
Присваивать славные имена своих предков, не обладая ни их доблестью, ни их добродетелями, стало новым явлением среди армян. Все больше появляется громких фамилий — Аршакуни, Багратуни, Мамиконяны, Аматуни, Пахлавуни, Камсараканы, — вряд ли стоит продолжать этот перечень — словом, названия наших гор, долин и рек присваивают себе ничтожные люди, и если б наши летописцы вдруг воскресли, они были бы крайне удивлены, увидев, что в Армении возродилось давно исчезнувшее поколение нахараров[5].
Глава шестая
Семья у Масисяна была небольшая. Под его кровом жили сын и две младшие дочери. Старшая дочь умерла при самых трагических обстоятельствах, — она повесилась на перекладине в дровяном сарае. Чтобы не оскорбить память несчастной жертвы, умолчим о причине ее смерти…
Вторая дочь долго ждала, надеясь, что отец выдаст ее замуж, но годы шли, проходила молодость, и она сбежала с одним из приказчиков отца и тайно обвенчалась с ним в деревенской церкви. Отец проклял ее, вычеркнул из сердца, а если и вспоминал, то называл ее не иначе, как «бесстыжая». Она была навсегда изгнана из отцовского дома и всего лишь несколько раз тайком посетила его, чтобы повидаться с матерью, которую очень любила.
Сын Стефан окончил гимназию. Отец запретил ему поступать в университет, считая, что учение окажет на него пагубное влияние и окончательно собьет с толку. Вернувшись в отцовский дом, Стефан несколько лет болтался без дела, продолжая носить гимназическую форму и преследуя отца неотступной просьбой послать его учиться дальше. Но отец об этом и слышать не хотел и требовал, чтобы сын сидел в лавке и учился торговому делу. Это положило начало разногласиям между отцом и сыном и стало причиной их глубокой взаимной неприязни.
Одну из младших дочерей Масисяна звали Гаяне, другую — Рипсиме. Гаяне было десять лет, Рипсиме — семь. Сестры были совершенно не похожи друг на друга, словно природа задалась целью создать два существа, наделив одну из них красотой, а другую обезобразив. Характеры у них тоже были разные: некрасивая Гаяне была очень доброй и жалостливой девочкой, а красивая Рипсиме — высокомерной и злой. Гаяне была хромоножка, и когда она ходила, все тело ее колыхалось из стороны в сторону, что еще больше уродовало ее. Люди с физическими недостатками обычно бывают злоязычными, и Гаяне, несмотря на свое доброе сердце, тоже не была лишена этого недостатка.
Жену Масисяна звали Мариам. Очень часто судьба, провидение, фортуна, словом называйте как хотите, играет злую шутку с супружескими парами: красивой женщине достается в мужья невзрачный мужчина, а красивому мужчине — дурнушка, а бывает и так, что умная женщина выходит замуж за глупца, а умный мужчина женится на глупой женщине. Иной раз видишь, что мужчина-коротышка женат на высокой женщине, а у рослого мужчины — миниатюрная жена. Словом, судьба не терпит гармонии в супружеской жизни. Та же участь постигла и бедняжку Мариам. Насколько ее супруг был суровый и жестокий человек, настолько же она была кротка и добра. Гаяне унаследовала материнскую доброту, а у Рипсиме в характере были отцовские черточки, зато сын Стефан вышел не в своих родителей.
Вот в эту-то семью и попал Кало, этот беспечный и веселый деревенский птенчик. С этой семьей было связано его будущее, которое и является главной темой нашего романа.
До появления Кало в семье Масисяна не держали мужской прислуги, особенно после того злосчастного случая, когда одна из его дочерей сбежала с приказчиком. С тех пор Масисян закаялся пускать в дом мужчин. Все, что требовалось для хозяйства, он покупал сам. Часто можно было видеть, как он, завернув в платок мясо, зелень и фрукты, нес их с рынка домой. А если случалось, что он отправлял покупки с приказчиком, тот не имел права заходить в дом, а должен был передать узелок через дверь.