Это не так уж страшно-умирать. Если Бог на самом деле существует, ее брат Лейт, и Феннен, и Бриджит, и Брайан из Клоннтайрта встретят ее у небесных врат и проводят домой. Нет, это не слишком страшно — умирать, Но она молода, у нее впереди была вся жизнь. Жизнь с королем-воином, Повелителем Волков… Олафом. Она никогда не говорила ему, что любит его. Если бы только она могла сказать ему. Если бы только она могла побыть с ним еще раз…
Олаф высматривал только одного человека. Он расчищал себе дорогу среди людей, которые пытались вовлечь его в схватку. Он сидел на черном коне, обе руки были свободны, он направлял свою преданную лошадь одними коленями. В левой руке он высоко держал щит, правой-сжимал меч. Если Фриггид скрывается, он найдет его. Если он потеряет свой меч или щит, он встретит датчанина голыми руками.
— Волк!
Раздался крик. Олаф увидел, что Фриггид скачет к нему, чтобы сразиться. Мужчины стали расступаться. Они опустили топоры и мечи. Большая часть временных построек была охвачена огнем, но даже это не могло остановить неизбежного, когда двое воинов подъехали друг к другу на своих лошадях. Внезапно установилось что-то похожее на молчание. Все смотрели и ждали предстоящей битвы один на один, в которой должны были сразиться викинги-ярлы.
Они начали сближаться медленно, но уверенно, боевые кони, оба высотой в семнадцать ладоней, становились на дыбы, обезумевшие от запаха дыма и крови.
На расстоянии пяти корпусов они остановились, оценивая друг друга.
Сейчас раздастся лязг мечей, который прекратится не скоро. Это за Гренилде, думал Олаф, за Ирландию, за мир, которого он желал, за сына… Нет. Это все за Эрин. Она стала для него всем.
Фриггид был одет в свободную рубаху и доспехи. Олаф встретил его в ирландской рубахе и плаще, тоже в доспехах. Фриггид держал меч и щит, как и Волк. Его голова была защищена стальным шлемом, а лицо — забралом.
Олаф по-прежнему не носил шлема. Его обнаженная белая голова бросала вызов врагу.
— Это наш бой, датчанин. Твой и мой. Не веди свои войска на самоубийство, — произнес Олаф спокойно. — Это сражение только между двумя викингами. — Да, — согласился Фриггид. — Это наш бой. Это всегда было так. Предначертано Одином. Но это не бой викингов. Ты превратился в ирландца, — фыркнул он с презрением.
Олаф передернул плечами.
— Может быть, датчанин. Но запомни, Фриггид, я взял Дублин, я пришел с тысячами воинов — ирландских воинов. Где моя жена, датчанин?
Насмешливая ухмылка появилась на лице Фриггида.
— Добыча переходит победителю, Волк. Вероятно, ты знаешь этот закон завоевателей.
— Тогда, — выпалил Олаф, — давай выясним, кто победит.
Грегори подал Олафу шлем и забрало. Олаф укрепил его на голове. Под блеском серебра были видны только его глаза; глаза, горящие гневом. Вдруг его верный конь взметнулся высоко, храпя и перебирая копытами в воздухе. Олаф откинул голову и испустил боевой клич.
Это был настоящий волчий вой, звук от которого холодило кровь, даже Грегори отступил назад в ряды мужчин, чувствуя, как нервная дрожь проникает в его кости. Датчане, казалось, тоже отступили.
Земля содрогнулась, когда черный конь опять ударил всеми четырьмя копытами, и потом ничего не стало видно, кроме двигающегося расплывчатого пятна, слышался только жуткий храп лошадей.
Олаф и Фриггид скрестили мечи. Оба остались на лошадях. Их боевые кони встали на дыбы.
Фриггид дрался как зверь. Этот поединок решал все — победа или поражение.
И хотя все слышали о гневе Волка, никто никогда не видел его сражающимся с таким неистовством. Он сражался с яростью человека, который много выстрадал. Он мстил за самое дорогое — за свою жену.
После первого взмаха мечом Олаф был сброшен с лошади. Он покатился по грязи, схватил свой щит и поднялся на ноги удивительно быстро и проворно. Фриггид, сидя на лошади, устремился к нему, желая одновременно нанести удар и растоптать. Но его удар не попал в цель. Олаф увернулся, схватив Фриггида за руку. Секундой позже оба воина оказались на земле и мгновенно вскочили на ноги, с ненавистью глядя в глаза друг другу. Крик Волка потряс небеса снова.
Мечи скрестились. Сталь разрубила доспехи Олафа и ранила его в руку, но он не почувствовал боли. Он взмахнул своим мечом снова, наступая на Фриггида и отбросил щит датского ярла в сторону. Рука Олафа задрожала от боли, когда его лезвие пронзило тело Фриггида до кости. Фриггид уставился на него, потрясенный. Он уронил свой меч и схватился за плечо и шею, где выступила кровь. Жизнь покидала Фриггида. Он упал на колени, по-прежнему не сводя изумленного взгляда с норвежца, как будто он никак не мог поверить, что проиграл сражение.
Олаф стоял, содрогаясь, над своим павшим врагом. Он видел сверкающие гневом глаза Фриггида. Опустившись на колени рядом с Фриггидом, Олаф схватил его за окровавленные плечи и встряхнул.
— Где моя жена? — прогремел его голос. Фриггид не отвечал. На едва различимых губах появилась улыбка.
— Где она? — прервал Олаф.
Фриггид указал глазами на задний двор.
Олаф отпустил плечи врага. Он не видел ничего, кроме деревянных построек лагеря, большинство из них было охвачено пламенем. Там было что-то вроде окруженного забором места, платформы, возможно, столб для пыток, но он тоже был в огне.
С земли донесся шорох, странный отзвук, похожий на шуршание сухих листьев зимой.
Фриггид Кривоногий умер.
Один из датчан вдруг выступил вперед, положив перед ногами Олафа свой меч.
— Мы сдаемся тебе, Повелитель Волков. Нас мало, и мы не желали этой битвы, но были верны своему ярлу. Мы ничего не ждем, но просим пощады.
— Уйдите из Ирландии или принесите клятву Аэду Финнлайту, и вы будете помилованы, — сказал Олаф, оглядывая лагерь. — Я не хочу больше убивать. Я только ищу свою жену.
Датчанин повернулся, проследив за взглядом Олафа. Печаль наполнила его глаза сверкающей влагой.
— Женщина… твоя королева…
— Говори! — прорычал Олаф дрожащим голосом. Мужчина поднял руку по направлению к столбу, охваченному огнем.
— Огонь, мой ярл. Если она еще жива, то все равно не доберешься до нее. Олаф из Дублина, поверь: мы не знали о планах Фриггидда; мы уважали ее, так как она была смелой женщиной…
Вой — низкий, холодящий души вой волка — раздался снова. Это был отчаянный стон раненого зверя.
— Нет! — завопил он опять, и потом все увидели, как он вскочил на своего коня и поскакал туда, где полыхал огонь.
Датчане, люди из Улстера, Тары и Дублина либо на лошадях, либо бегом последовали за ним. Он остановился перед бревнами, которые ярко горели, дым поднимался большими черными клубами. Ни один человек не мог смотреть на это.
И все же между охваченных огнем бревен просматривалась возвышающаяся площадка. Огонь еще не коснулся принцессы. Маленькие язычки пламени только сейчас начинали касаться наклонной деревянной плоскости, которая вела к столбу. Она привалилась к нему, ее лицо было скрыто сплошным облаком эбеновых волос, отливавшим индиго, как прекрасный шелк.
Волчьи крики прогремели в задымленном воздухе. Олаф взывал ко всем богам.
Он пришпорил черного коня. Конь встал на дыбы у огненной стены.
Эрин подняла голову и увидела множество всадников перед собой, но все они ничего не значили для нее. Она ждала только одного человека. Величественного гиганта на черном коне. И он был рядом. Его лицо закрывало забрало, и она могла видеть его глаза, их нордическую синеву. В них не было льда, они были похожи на летнее море в шторм, выражая боль и смятение. Она бредит? Она все это себе представила? Она снова и снова видела его глаза, их стальной холод, и снова в них был лед.
Он не любил ее. Он пришел, потому что был завоевателем, потому что должен был отомстить за Гренилде, потому что был человеком, который никогда не отдает то, что принадлежит ему. Но точно так же, как она принадлежала ему, он принадлежал ей. Возможно, он не любит ее, но он жив! И он навсегда будет в ее бессмертной душе таким, каким она видела его. Более сильный, более величественный, чем смертный человек. Он был Золотым Богом. Если он когда-нибудь потерпит поражение, то будет править над всеми людьми даже в зале Валгаллы, неповторимый в своем могуществе и великолепии.