Вдруг, в одну ночь, пропали стрижи, без устали, стрела за стрелой, гудевшие над городскими колокольнями. Они унесли звонкость лета, его младенческую веселость. По вечерам наплывал откуда-то знобящий ветерок. Похолодела вода на Волге, будто ее и впрямь остудил какой-то небывалый олень, опускающий, по народному поверью, на исходе лета в речную глубину свои витые рога. В полях давно уже не было ржей, зажинки которых Исаак Ильич наблюдал во время поездки на остров. Снопы, приют вяхирей, возили на гумна: скоро шумно замолотят цепы, и над овинами встанет горький хлебный дымок. Полевые цветы отцветали, зрел, сох, чуть потрескивал горох на огородах. Оранжевые подсолнечники клонились от тяжести зерен. В сады уже залетали, рассыпчато и весело шумели на рябинах первые дрозды.
Прошла, отшумела летняя ярмарка с неизменными каруселями и качелями, с размалеванным балаганом, с петрушкой, с бесконечными крестьянскими возами, с черными и грустными цыганами, с трагическим воплем шарманки, перед которой то ходила на руках, то медленно н страстно танцевала девочка-мадьярка, столь тонкая и легкая, что с трудом могла держать тяжесть своих кос.
Потом весь купеческий город двинулся в отъезд - к старому веселому Макарию. Из кладовых вынимались ковровые и кожаные саквояжи, пеклись целые горы всяких ситников, «кокурок», подорожников. Купцы по-детски радовались свободе.
Исаак Ильич, встретившись однажды с Иваном Николаевичем Вьюгиным, едва узнал его: на нем был новый клетчатый костюм, узкие ботинки, ореховая трость в руке.
- В Нижний еду, на ярмарку, проветриться, - необычно бодро сказал Иван Николаевич. - Знаете, радует уже одно то, что буду сидеть на палубе, в чистой рубке, совсем как человек, что завтра увижу этот красивый город над Окой и Волгой, новые лица, магазины с книгами, схожу в театр. Хоть немного подышать воздухом культуры!
Собирался в Нижний и Иона Трофимыч Прошев. Он тоже принарядился - надел новую сибирку, шелковую рубаху, новые, расчищенные сапоги, подровнял бороду, распомадил волосы. Взглянув на себя в зеркало, он подмигнул жене, Елене Григорьевне:
- Хоть куда мужичок... И за что только бракуешь? Она, чуть скривив губы, не ответила.
Муж обиделся.
- Такого хозяина следует всячески ублажать да улещивать, а ты только рыло воротишь. Кровь, что ли, у тебя холодная - не баба, а белуга какая-то.
- Дело, батюшка, не в крови, а в дурости, - вмешались мать. - Муж собирается в дальнюю путь, на целых десять дён, - мало ли что может случиться с ним, - а она сегодня утром песню затянула… - Свекровь строго посмотрела на Елену Григорьевну: - Ты бы, бесстыжа рожа, хошь для прилику-то поревела.
- Не привыкла я, мамаша, играть в спектаклях. Старуха зло усмехнулась:
- Я вот до седых волос дожила, а, слава богу, не знаю, что это за аспекты!..
- Оне хоть и из деревни, а образованные. Романы под подушкой прячут, - добавила золовка. Елена Григорьевна молчала. Все это уже почти не волновало, воспринималось с какой-то обидной тупостью.
Иона Трофимыч тихо прохаживался по комнате, звучно поскрипывая новыми сапогами, внимательно посматривал на жену. Она, как всегда, трогала своей все еще девической стройностью, высокой грудью под батистовой кофточкой, выражением затаенной боли и непробужденной страстности на бледном лице.
- Ну, ну, хватит лаять-то! - неожиданно прикрикнул он на мать и сестру и, подойдя к жене, слегка обнял ее. - Ладно, ладно, Ленушка.
Она посмотрела на него благодарным, но по-прежнему чужим и далеким взглядом. Мать и сестра нахмурились. Старуха оскорбленно сказала:
- А ты больше заигрывай - на шею сядет.
- Давно насквозь вижу ее, - добавила сестра, - тихоня, а себе на уме: хозяйкой стать хочется.
Елена Григорьевна быстро вышла из комнаты.
Иона Трофимыч чувствовал себя, однако, приподнято и молодцевато: все побеждалось близостью отъезда, той праздничностью, которую всегда обещал и давал Нижний. Дела его шли хорошо, с барышом, и, значит, можно будет, как и в прошлые годы, положить в потайной карман особую денежную пачку, перевязанную крепким шнурком, - для удовольствий и развлечений. Незаметно улыбаясь в бороду, он стал думать, как это весело - погулять после хлопотливого дня в Главном доме, брать из рук молодых продавщиц хрустящие пакеты с конфетами и бисквитами или посидеть с хорошими приятелями в дорогой ресторации, заливать огненную уху шампанским, остуженным в серебряном ведерке со льдом, слушать волшебную машину и жадно, прищурясь, смотреть на женщин. А после ресторации можно иногда и побаловаться - лететь в карете в канавинскую темноту, с жуткой радостью подняться по ковровой лестнице нарядного дома, вдыхать крепчайший запах духов и помады, выбрать какую-нибудь совсем молодую барышню в скромном институтском платье, такую вежливую, ласковую и тонкую в обхождении, что хочешь не хочешь, а без лишней красненькой не обойдешься...