— Кто там? — спросила Шатрова с тревогой.
— Это я, — ответил знакомый голос.
Осенью тысяча девятьсот восемнадцатого года к востоку от Волги было много правительств: Самарское, Башкирское, Оренбургское, Уральское, Сибирское и Дальневосточное. Правительства не управляли — атаманы и генералы командовали правительствами. Это ни для кого не было секретом. На Волге Самарскому правительству эсеры присвоили громкое название: «Комитет Учредительного собрания».
Никакого Учредительного собрания давно уже не было на свете. Оно разбежалось после того, как матрос Железняков в Питере подошел к трибуне президиума и сказал председателю: «Довольно. Пора кончать».
Эсеры просто воспользовались именем Учредительного собрания, надеясь привлечь к себе этим симпатии населения. Однако трудящиеся с насмешкой относились к эсерам и называли правительство на Волге сокращенно — «Комуч». Сводки белогвардейских правительств каждый день сообщали о победах. Но видно было, что Красная Армия стойко дерется и чехи не везде продвигаются вперед, а на Волге отступают.
«Кизел еще далеко, — подумал Ребров, прочитав газеты, — успеем перебраться».
Он развернул карту Урала. Валя наклонилась к нему.
— Здесь перейдем фронт, — показал на Самару Ребров, — тут больше дорог и людей — есть где укрыться. Да и меня там не ищут.
Железнодорожное сообщение было уже давно восстановлено. Старые дореволюционные порядки были снова введены на железных дорогах: билеты первого, второго, третьего классов. Но не хватало пассажирских вагонов, и пока что все ездили в теплушках. Только пропуска оставались по-прежнему, как и при большевиках, и при отъезде каждый пассажир должен был идти к коменданту, чтобы поставить его печать на своем удостоверении.
Валя пошла в комендантскую. Маленький чех в офицерских погонах стоял перед тщедушным пожилым человеком, спрятавшим голову в плечи.
— Я чэшэский коминдант, — кричал чех, свирепо хмуря лоб, — и бика с рогами нэ баюсь, черта с рогами нэ баюсъ. Магу расстреляйть, магу помиловайть…
— Ваш удостоверения, — протянул он Вале руку и быстро, не посмотрев на бумаги, поставил на них свой штемпель.
— Благодарю вас, — сказала Валя, но он уже не слушал ее и снова накинулся на тщедушного человечка.
— Я чэшэский коминдант и черта с рогами нэ баюсь…
«Челябинск, Челябинск», — рано утром завозились пассажиры. Ребров проснулся. Валя сидела около него с билетами в руках и смотрела в открытые двери.
Длинный ряд теплушек, набитых пассажирами, изогнувшись дугой, подходил к станции. Локомотив замедлил ход. Дернул раз, другой и остановился. Пассажиры попрыгали на платформу.
— Назад! Стой! — послышалась неожиданно команда с платформы. Ребров выглянул в дверь: цепь солдат окружила поезд. Ребров отошел в глубь вагона.
— Что это ты? — спросил он соседа железнодорожника, спокойно развязывающего вещи, вместо того чтобы связывать их.
— Таможенный досмотр. За Челябой новое правительство начинается, — усмехнулся железнодорожник.
Солдаты влезли в вагон. На полу теплушки, на платформе — раскрытые вещи пассажиров. Солдаты потрошат белье, продукты, мелочь. На скорую руку запихивают все это обратно.
— Закройте, — сказал Реброву таможенник и бросил в чемодан мыльницу.
— Ушли, — вздыхают облегченно пассажиры, завязывая вещи.
— Перебулгачили зря.
— Ничего не взяли.
— В ту сторону едешь, к Самаре, — не берут, — сказал железнодорожник. — В Сибирь без пошлины не пускают… Таможенная война, — снова усмехнулся он.
Ребров застегнул чемодан.
— Готова? — спросил он Валю.
Вдруг совсем близко грянул марш духового оркестра. Пассажиры подняли головы: на платформе чешские солдаты, в светло-серых парадных мундирах, в шапочках лодочками, выстроились в ряд.
Сверкают серебром и победно гремят трубы. Прямо к станции несется пассажирский поезд. Блестящие вагоны первого класса сперва мелькали, потом медленно поплыли мимо, наконец остановились и скрыли здание вокзала.
— Урра! Урра! — раздалось по ту сторону пришедшего поезда. Торжественный марш то замолкал, то снова гремел оттуда. Очевидно, там приветствовали кого-то.
— Что за правители? — крикнул веселый железнодорожник проводнику из блестящего состава, показавшемуся в окно.
— Генеральная академия штаба, — ответил важно тот и поднял стекла.
— Нам сюда, Валя, — спрыгнул Ребров из теплушки в противоположную от вокзала сторону, где виднелись какие-то жалкие избушки.
За Челябинском железнодорожный путь убегает вниз. Здесь, как и на горнозаводской линии, Уральские горы с трудом пропускают поезд, и он кажется игрушкой. А из окна вагона почти каждую минуту можно видеть несущийся бездымный локомотив, круто заворачивающий направо, направо, потом еще направо куда-то под гору, по спирали.
— Таганай, Таганай! — показывает Вале за окно ее сосед. — Полтора километра вышиной, — говорит он.
Мелькают пруд, домики, завод. Златоуст. Маленький вокзал заброшен в лесу. Георгиевские флаги висят над крышей. Бело-зеленых сибирских не видно.
Поезд почти не останавливается. Торопится дальше.
За окном поздний вечер. Темнота. Это усиливает стук колес. Вагон спит. Но и во сне пассажиры чувствуют скорость несущегося с гор поезда.
— Почем в Уфе брал мед? — услыхал вдруг отчетливый голос Ребров.
Он открыл глаза. Светло. Пассажиры спят.
Спит Валя. Тишина. Вагон не двигается.
— Тридцать пять, — ответили за окном на вопрос.
Ребров поднялся на ноги и вышел из вагона. Поезд ночью вырвался из гор, и кругом расстилалась степь. Тяжелое солнце заливало ее красноватым светом. Одинокая железнодорожная будка отсвечивала желтым. Ни станции, ни поселка.
— Почему стоим? — спросил Ребров проводников.
— Спроси охрану, — ответил один за всех.
Ребров пошел к паровозу. На паровозе никого не видно. Он обошел его и увидел группу людей, стоявших недалеко от полотна у чуть дымившегося котла. Рядом с костром валялись какие-то деревянные сооружения, похожие на остов телеги. «Переехали кого, что ли?» — подумал Ребров и пошел к костру. Двое военных внимательно рассматривали деревянное сооружение.
— Вчера вечером были здесь, — говорил будочник.
— Наверное, и десятка верст не ушли.
Около военных бегал низенький человек в синем костюме. Он то подбегал к ним, то как будто собирался бежать к вагонам.
— Отправляйтесь же скорее, — горячился он. — Они вернуться могут.
— Машинист не едет. Надо проверить мосты, — ответил военный.
— Они могут быть минированы, — добавил второй.
— Кто тут был? — спросил Ребров.
— Красные банды, — оглянувшись, ответил черненький человек.
Ребров посмотрел на землю. Вокруг костра были разбросаны пустые закопченные консервные банки, махорочная обертка, окурки, скомканная газетная бумага и несколько винтовочных гильз.
Ребров поднял консервную банку, посмотрел внутрь ее: остатки розового, непочерневшего еще мяса виднелись на стенках. Из банки вкусно пахло лавровым листом.
— Вот видите, свежие, совершенно свежие, — заговорил вдруг с Ребровым человек в синем костюме. — Социалистическое правительство, — злобно добавил он. — В своем тылу элементарного порядка наладить не могут, — сжал он кулаки и поднял их кверху.
Ребров подобрал с земли скомканный клочок газеты и вместе с банкой спрятал в карман.
— Едут, — сказал вдруг сторож.
Военные пошли вперед по полотну. Ребров взглянул туда. Навстречу поезду мчалось маленькое черное пятнышко. «Дрезина», — догадался Ребров. Он вернулся в вагон и разбудил Валю.
— Оставь на память, — сказал он ей, протягивая банку, и рассказал, откуда она. Потом разгладил скомканную бумажку.
Где и когда была напечатана эта газета — неизвестно. Только отрывок чьей-то речи можно было на ней прочесть: