Бедная Нимфадора-Калипсо смущённо куталась в свою лёгкую иноземную одёжку, переминалась по снегу в открытых греческих сандалиях.
— Уморили Старика! Думал, всё самое смешное за века повидал. А тут Чрезвычайная Греческая Дева пятки нашим снегом морозит, да при этом моему народу мозги всякой дурью забивает!
Хохотали все и дружно
— А нешто не вразумили тебя, Полномочная Послица-Ослица (не серчай, шучу: уж больно ты девка потешная), что любое посольство сначала должно Государю на поклон явиться? А уж затем — будет его воля — так с народом беседовать?
— Не-е-а. Мы же по своей молодёжной инициативе собрались в Сибирь. У нас и дипломата при себе ни одного настоящего не было. Прости. — Слёзы катились из огромных иностранных глаз могучими ручьями.
— Ладно уж, Чувырлаида, или как тебя там! Что с дурочки взять? Тем более, подстрекатели твои благополучно в свою тёплую страну смотались. А тебя, дурочку несмышлёную, пятки морозить оставили. Сами уже, наверное, и забыли про своё посольство, да вино свежего урожая попивают в тепле и неге! Надо бы тебя домой сопроводить. Вот зиму скоротаем, дам провожатых. Дорога ведомая: и я сам в младые годы с посольством ходил в вашу Грецию. Только не с потешным, или как ты изволишь называть, молодёжным.
‑—Может, не надо. Позволь при вашем лесу жить. Я любую работу делать могу!
— А родители твои что скажут??
— Сирота я. Говорят, было перед моим рождением посольство из Сибирской тайги. Так их посол мою мамку обрюхатил, и будь таков! А мамка родами скончалась!
— Радомир! Чёрт полосатый! Ну-ка, выйди, покажись народу! Говорила мне твоя маменька: рано оболтуса с собой по государственным делам брать. И моя вина тут есть: не послушал жёнку.
— Дедушка, прости его! Это по молодости!
— Ах ты, добрая душа! Поди, грецкие твои сородичи насмешки строили да сироту обижали!
— Было немного, но они не со зла. Вот подросла, дозволили идти в Сибирь батюшку искать.
Неловкая тишина повисла над лесом…
— Виноват — наказывай, позорь, только дочери не лишай. Нечего ей в Греции делать, — решительно заявил Радомир.
— Эх! Хороша у меня внучка и красавица! Только как звать-то тебя будем? Не бывало в наших краях никаких Нимфадор-Клитемнестр!
— Дозволь молвить, Великий Дух, — выступил вперед Парень, из потомства которого многомудрая молодежь грецкая планировала поголовье Корибантов создавать.
— Смел больно в речи старших лезть, однако ради дня сегодняшнего счастливого прощаю. Говори!
— Правильно ты, Владыка Лесной, сказал: хороша у тебя внучка! Дозволь сватов присылать!
‑—Сваты — дело хорошее. Да вот парень ты больно буйный или, как наши послы говаривали, экстатический. Не обидишь девку?
— Так я и буйствовал и бражничал, не зная, как к сватовству подступиться: Такая красавица! Возьмёт да осмеёт перед народом!
— А вдруг и правда осмею? Что делать станешь?
— Со всеми пуще посмеюсь да снова свататься стану, пока не согласишься!
— Так, может, ты и впрямь буйный, раз так дело вести собрался?
— А как его ещё вести?
Незадачливый влюбленный смотрел себе под ноги, ковырял носком лаптя подтаявший снег. Лешие, кто побойчее, смеясь, подталкивали парня к невесте…
— А Нимфадорой-Калипсо, уж прости, звать не стану. Идём благословения просить!
— Благословим сейчас лозой, что для Радомира велел замочить! Ишь — Карибант!
— Дед согласен! Он пошутил.
— Ладно уж. Правда, пошутил. Хотя дело невиданное — чуть ли не самый безродный Лесной Парень на глазах у Великого Лесного Деда, да при отце девку хватает и миловаться начинает прилюдно! Хотя бы по уху срезать стервеца для соблюдения приличий! Давай, Радомир, тресни зятька для порядка. Да не перестарайся: зачем нам глухой зять!
Поднял Радомир женихову шапку, отряхнул от снега да легонечко так треснул по лбу под смех окружающих.
— А тебя, Шаман Турухан, прошу уважить мою просьбу: довольно ещё тёплого сусла в твоих чанах. Дай внучке моей обогреться в тёплоте медовой целебной. А то после такого денька хворой стать может и неплодной: и намёрзлась, и наплакалась, и страху натерпелась.
‑ Не бывало ещё, чтобы праздничные чаны как купальни использовали, да ещё для чужого народа. Ноуважим внучку твою.И соседи мы добрые. Быть посему: Пусть Карибант, тьфу, прилипло имечко, пусть Корень свою суженую в самый большой чан с тёплым мёдом несёт. А ему сам налью ковш первостатейного Праздничного Напитка, чтоб изнутри согрелся!
— Благодарим тебя, Благородный Турухан! — Лесной Дед и Радомир поклонились Шаману. Тот степенно и с достоинством ответил на поклон. Постоял, подумал, с суровым видом крутя ус. Улыбнулся: — Ты, Лесной Владыка, только в честь сегодняшнего дня вели своим Девкам нормальные имена вернуть! На блудные мысли мою молодежь тянет, коль слышит, что Дева себя Лизеттой- Мюзеттой да Альфонсиной кличет. Пристойности в иноземных именах для нашего уха нет.
— Быть посему: услышу «дриада», сам всыплю негоднице. Греческие имена и законы может и хороши, земля у них обильна и богата, помню. Что же они ответное посольство наше с собой пожить в благодатном краю не позвали?!
Эх! Хотел сгоряча их Владыке письмо гневное отписать, чтоб наказал примерно баламутов! Да ради обретения такой замечательной внучки простить решил молодую глупость! Так что, Народ — простим?
Никто наказания самовольного посольства не требовал…
…А Праздник Лесного Благолепия вс ё не завершался: так каждый год случалось, что много лишних светлых часов в тот день и ночь набиралось. Откуда? Никто не знал. Всегда так было. А назавтра начинался обычный следующий по порядку день…
Фируз Счастливый
С «Боинга 737», следовавшего рейсом Иркутск-Анталия с посадкой в недавно реконструированном и приспособленным для международных перевозок пассажирском аэропорту Чумска, сошёл респектабельного вида господин восточной наружности. Одет он был с той изысканностью, что не бросается в глаза. Костюм был пошит, уж точно, не братьями-китайцами. Багаж господина составлял дорогой кофр, по форме которого можно было предположить, что находится в нем дорогая акустическая гитара. Семенивший рядом носильщик тащил вслед за солидным клиентом старинной работы футляр с каким-то экзотическим, вероятно национальным, музыкальным инструментом.
Мелкие «бомбилы» даже не пытались навязывать своих услуг серьёзному господину.
Удобно расположившись на заднем сиденье солидного авто с бортовой надписью «Чумские лимузины», пассажир проследовал до самой фешенебельной гостиницы города, где сразу был препровождён в номер-люкс. Приведя себя в порядок после перелёта, господин на том же лимузине приказал отвезти себя к мужскому монастырю города Чумска. На Белой Горе велел водителю остановиться и ждать. Машина оплачена была на сутки вперёд средствами Чумской государственной филармонии.
***
«Вот здесь я и родился. Мальчиком постигал мужские науки охоты, борьбы, рыбной ловли».
Ещё очень повезло с учителем чтения и письма, по совместительству учившего одарённого ребёнка музыке и пению. Непростой был ребёнок. Непростое было время.
Мало кто в родном Племени респектабельного господина мог позволить себе обучение детей грамоте и музыке.
Его родители могли позволить себе такую роскошь: он был сыном Великого Хана, Главы Племени Детей Невидимых Родителей.
Здесь, на Белой Горе, столетия назад оглаш ён был Фируз Избранным Наследником Хана, место которого должен был занять после того, как Великий Хан удалится от дел.