— Ты, тётушка, часом не сдурела? — Сейчас и я на карачки встану да на собачий язык перейду. Беда, не всем понятно будет. Кроме тебя собачьим языком лишь я да Лилия владеем! Обидно будет остальным, что наш лай не понимают! А ты, Собака, что-то совсем на человеческий язык перешла. Мемуары свои для потомства сочинять да пролаивать не разучишься? — Фирузу было явно неловко в роли грозного судьи, сбился с взятого вначале грозного тона.
— Не бойся! Мои мемуары все при мне. Будет время, и про твой суд главу составлю, чтобы было щенкам моим над чем посмеяться.
— Ну, совсем-то меня, тётушка, в своих сочинениях не позорь!
— Ладно, договоримся как-нибудь. Чего людей на коленях держишь? Пусть встают. А я здесь полежу, место больно удобное.
— И то верно! Вставать по-людски пора. Возьми свой топор старик. Я так понимаю, это знак твоего атаманства.
Все поднялись. Ерофей неспешно и солидно поправил кафтан, заткнул за пояс топор. Фируз низко поклонился всем присутствующим.
— Простите меня, друзья, за такую проверку: больно велика цена ошибки. Нельзя менять мир, если за спиной предатель окажется. Вы все из разных времён Разброса, а собрались под руководством вот этой лысой бандитской шайки. Проверить требовалось.
Прости Роза, прости Гильфан! И ты, любовь моя, меня прости: хоть и совместно уговорам этой Суки беременной поддались, не думал я, что столь тяжкие для тебя воспоминания ворошить придётся!
И вы, дружинники, простите!
— Простим, братцы? — спросил у бывшей-нынешней Вольницы Ерофей.
— Простили уже! Мы не в обиде! Чуем. Дело тут серьёзное! Как не испытать было! — Вразнобой загалдели Кафтаны.
— Ну, Великий Хан, ты нас повеселил, дозволь и мы тебе небольшое представление покажем! Эй! Купидоны, амуры или как вас там! Явите себя!
‑—Здесь мы, Атаман! Дозволь на землю опуститься! Всем телом окаменели уже, столько не шевелясь! — почти под самым высоким потолком, изукрашенного лепниной зала зашевелились фигуры купидонов, как им по чину полагалось с луком и стрелами. Только сейчас, когда на них обратили внимание, стало ясно, что великоваты фигурки. И луки со стрелами у них настоящие. Раскрашены мужики были в тон лепнине и абсолютно неподвижны. Кто ж при таком накале страстей будет фигурки на потолке изучать?
— Прыгайте вниз, да аккуратно, а то разобьёте чего в гостиной. А вот наша главная шутка. Смотри-ка! — Стена гостиной над камином чуть раздвинулась, явив потайную дверку, откуда сначала показался ствол с глушителем, а затем и вся винтовка с оптическим прицелом. Дверка полностью распахнулась, за ней обнаружился довольно ухмыляющийся детина.
— Прыгай вниз! — отдал команду Атаман. — Это у нас, великий Хан, такая штучка весёлая есть, нынешними хозяевами предоставленная. Видишь, у ней сверху труба подзорная, только маленькая, с такого ружьеца промахнуться трудно: стреляет, как пукает, а вещь хорошая. Мы тоже вас проверили: идём под твою руку, Хан.
А своим молодцам я наказ давал — если неправду чинить станешь, чтобы не допустили. Про себя им сказал: вина на мне есть, и воля Хана, казнить меня, или миловать. Велел не препятствовать тебе. — Ерофей усмехнулся. — Только подозрение есть: не послушались бы, на сей раз, молодцы Атамана. — И далее, уже со строгостью приказал «амурам». — Чего рты разинули? Подите, краску смойте да кафтаны наденьте. Оружие прибрать! Караулы проверить!
— Господа! Мы, кажется, ужинать собирались? В чём дело? — Фируз широким жестом пригласил всех за стол!
— Шампанского! Сей день надо отмечать! — Завопили Лили с Лилиан.
Подали шампанское.
— Мадам Агафья! Вы великолепны! И такая большая женщина. Мсье Прохор есть очень большой мужик: наверное, такой женщина любит его потому, что у него имеется большой сабля?
Агафья лишь слегка повела бровью.
— Доиграетесь, сороки! Даст Агашка вам легонького щелчка по лбу, вы и рассыплетесь. Не надо терпение серьёзной женщины своими дурацкими шуточками испытывать! — приструнила озорниц Лилия. — И хватит ломаться: вы давно русский язык знаете без изъяна.
— Пусть пошутят барыньки, дело молодое. — Миролюбиво сказала Агафья. — Вот деток ваших с Ханом напугали – это неладно вышло. На девочке до сих пор лица нет. Ты, барыня, не серчай, что сволочью тебя обозвала, не ведала, твоей жестокой судьбы.
‑—Я тебя, тётя Лилия тоже не узнал, когда первый раз послан был, чтобы тебя выкрасть!
— Повезло тебе Прошенька, что и я тебя увидеть не чаяла в автомобиле, да в костюме на заказ пошитом. Ты мне пареньком молоденьким помнился. Вот бы пошутила...
— А что ты тётенька сделала бы в затемнённой машине на ходу?
— Был ты дурачком, дурачком и остался. Да у первого же поста ГИБДД ваша машина бы остановилась, заблокировалась и начала на всю мощь сигнализацией блажить. Открыли бы стражи двери, а там двое громил уважаемую в городе женщину свободы лишили. За насильственное лишение свободы по закону много лет тюрьмы полагается.
Думаешь, вы меня похитили? Нет, это я «похитилась», по своей воле, ради дела, которому всю жизнь отдала. Часть его сегодня свершилась: семья моя в сборе, хоть и дети напуганы и столько гадости про мать одним духом узнали, и на отца с топором судным насмотрелись. Столько ждала, теперь стыдно детям в глаза глянуть.
Роза и Гильфан вскочили со своих мест и бросились к матери с поцелуями и объятиями.
— Мама! Мы тобой гордимся и любим! Отец вот, сначала напугал и разочаровал, но поняли сейчас, что и ему тяжко было! Дети — бросились обнимать сидевшего напротив Лилии Фируза. Хотел бы рядом с женой занять место. Но обычай Племени требовал, чтобы Хан и его жена находились на разных концах стола.
— О! Наш братец плачет! Мадам Агафья, а Мсье Прохор больше не плачет?
Дружине стало весело:
— Устроили нам тут казарменное помещение в левом крыле дома. Прошке с Агафьей, как супругам, выделили комнатку отдельную в самом конце коридора. А нам-то всё слыхать: плачет Прошка больно жалобно, когда его жёнушка любиться не расположена.
Наградой оратору была звонкий подзатыльник, который вполсилы отвесила Агашка.
— А позвольте старику-священнику вас спросить, любезные супруги: где ваши детки, при вас ли находятся.
После неловкого молчания Агафья, опустив глаза, ответила:
— За грехи наши бездетны мы с Прохором
— Главный грех ваш был злоба, которую на Принцессу держали. Теперь остыли сердцем?
— Да, батюшка!
— А ты, Принцесса Лилия?
— Я на весь мир зла была, но не на этих двоих, тогда почти детьми бывшими. Мне и моим детям другого выхода не было, не до доброты тут. Однако, хоть и злая я, но сообразила: самое большое, что им грозит — выпорют да повенчают. А тут выяснилось, что и не пороли даже, а сразу под венец. Не ругать меня должны, благодарить: я им вроде свахи вышла. При агашкином норове да прошкиной нерешительности неизвестно, что бы у них вышло. А при моём сватовстве, сразу свадебку сыграли.
— Стало быть, через годик младенца вашего крестить буду. — Уверил супругов отец Евлампий.
— Да куда уж нам, годы не те. Как ребёночка зачать?
— Будто не знаете после столь долгого супружества, что у старого попа спрашиваете? Годы ваши велики. Но старости-то нет. Прости нескромный вопрос Агафьюшка: по женской части у тебя как?
— Как у молодухи, батюшка. — Воеводина храбрая дочь от такого вопроса потупила взор.
— Значит, решено: не позднее чем через год крестины будут. Меня зовите: сам желаю таинство над вашим первенцем свершить. Я хоть и давно не служил, в подземелье сидючи, но не под запретом. Всё могу: и литургию, и всенощную, и венчать, и крестить.
А теперь — настоящий суд
— Господа! Перекусили, побеседовали, но сами понимаете, нам теперь настоящий суд предстоит.
— Папа! Может довольно!
— Простите, дети. Это необходимо. И, я думаю, даже весело. Сообщите же, Принцесса… скажи Лилия: что за люди сидят под охраной за отдельным столом. Да ещё наши товарищи их охраняют вместо того, чтобы к застолью присоединиться?