— А чего ты, Варька, с доктором сотворила? — полюбопытствовала мать.
— Разлюбезная матушка! Пришел сей басурман. Говорит ‑ раз такое непотребство твориться, обязан первым делом меня свидетельствовать для отчета перед родителями. Достал какие-то зеркала и железки и мне сарафан задирать принялся. Глаза мне уже к тому времени отводить надоело, фокусы тоже приелись. Короче, попробовала я на нём новый вид спорта — бои без правил называется. Дружок у меня в Новом Чумске увлекается.
— То, что ты, Агафья, со мной учинила — детская игра в салочки была. Пойду к Лхасарану Цэрэмпиловичу. Пусть хорошего травматолога посоветует.
— Да не суетись, немец! А ты, бессовестная, мне еще про бойца без правил отчитаешься. На досуге.
***
Надоела пустая болтовня Лие-Варваре.
…Взяла Варвара ковшик маленький. Всё как положено, водички набрала, какое-то заклинание пробормотала. Немец и расслабился. Да где ж такой чертовке доверять-то можно: хвать, и ковшичек этот за шиворот немцу вылила. А водичка-то из горячего бака.
— М-у-у! — по-коровьи замычал доктор, а шалунья его еще и горячим веником отходила. Прямо через сюртук. Потом какой-то настойкой голову бедолаге ополоснула, и стал он рыжим, кучерявым бакенбардистом. Как в молодости. Стопка самогона из бутыли, припрятанной в предбаннике, довершила сеанс магии. Правда, без полного его разоблачения.
Варька сунула под нос немцу зеркальце…
— О! Ист ли у фас в поселении незамужний красивый фройляйн? Я дольжен жениться!
Варвара сурово глянула на докторский саквояж.
— Госпожа Варвара! Вы уже большой девушка. Понимать должны, процедура освидетельствования девства — пережиток и варварство, Варвара, простите за каламбур про варварство. Вон у нас плененных варваров целый поселок.
— Ну, при моем догляде они не опасны. Только срам прикрыть надо. Да с глаз куда подальше убрать.
— Варенька, а не намечается ли у вас сегодня какая-нибудь вечеринка. Желательно с танцами. — Не унимался доктор.
— Праздник сегодня устроить очень кстати будет. Девчонкам да бабенкам дурные мысли разогнать о мерзости, что с ними сотворить пытались.
— Но-но! — пригрозила Агафья — Надо сначала с ранеными да изнасилованными разобраться.
— Мам! Ты такая зануда. Если тебе интересно, то ради родительского почтения моё девство можем с доктором удостоверить. Девушка в который уже раз задрала сарафан. Доктор с пунцовыми ушами открыл свой саквояж.
— А вот я вам, гопникам этаким, обоим сейчас вломлю, чтобы над матерью не стебались!
— Браво! Твои походы за портал, маменька, тоже приносят результаты. Может из тебя рэпершу раскрутить? А чего: средств у нас достаточно. Будете с дядюшкой Фирузом вместе гастролировать.
По существу вопроса отвечаю: Девство моё там, где и было. Про остальных девиц докладывать не обязана: их дело с кем и как. Точно не с этими повредились. Далее, раненых не наблюдается: те, что мною в бане повержены не в счет. Сама покалечила, сама исправлю.
Имеется один контуженный, Главный Оголец. Но тому виной сногсшибательное впечатление, которое ты на него произвела. Кстати, надо рекомендовать Лхасарану Цэрэмпиловичу поработать с мозгом этого громилы. Ведь вспомнил же про Валькирий! И речью человечьей заговорил. Так внушительно вопил, что и в бане каждое слово разобрать можно было.
Доктор, после вечеринки мы с папой и мамой ждём вас на чай… Может у папы что и покрепче найдется.
— Вообще-то я безмерно счастлив. Только вот этикет… Такое приглашение должно идти от родителей девушки.
Дверь в баню с треском растворилась.
— Что вы дамочки вытворяете. Заперлись, гогочете! Так! — А это что за ферт! Я слышал, к двери подходя, вы кого-то на рюмочку звать изволили. О! Это же лекарь, что Агашкино… Шайка с мыльной водой нежно перевернулась на голову Прохора; по самые уши накрыла. Тот меланхолично утерся ветошкой и подтвердил: «Непременно ждём сегодня вечером. А Лиюшка у нас такая прелесть, на рояле в Чумске уроки берет, У Ивана Семеновича. Да Вы его знать изволите.
Прохор азартно потер пудовые ладони.
— Агафьюшка! А за одной оказией не призвать ли нам Ивана с Аллочкой Борисовной? Она давненько обещала нам водное шоу показать со своими воспитанницами. Речной Дед как раз недавно чистку речного дна организовывал. И вечерочки тихие. Комарья почти нет, фумигаторы поставим.
А братец Фируз новую светомузыку недавно из Чумска доставил, уже смонтировал. Вот весело-то будет! Ну, я, собственно…так…народу развлечение…
— Ври да не завирайся, кобелина седой. Для народа стараешься! На баб справных вожделенным взором пялиться будешь с этим самым водным шоу.
— Вы, доктор, вечерком непременно… — Прохор решил ретироваться.
— С превеликим удовольствием. Честь имею откланяться. — Поспешил ответить врач…
Прохор поднял гордо голову, взошел на крыльцо, миновал рубленые сени и нарочито грохнулся в кафтане и смазных сапогах прямо на супружеское ложе, все кружевцами, да атласом изукрашенное! Знай наших! Не пошла своевольная баба Агафья жить в чум. Сказала: стройте мне хоромину, как у батюшки Воеводы с мамкой были. И кровать такую же с балясинами найдите.
В чумах жили только потомки первых переселенцев и некоторые не пожелавшие возвращаться в город Монастырские. И…Фируз с Лилией.
Лили и Лилиан, те совсем спятили: велели срубить им на опушке два « Версальчика». Только шалости ради. Куда деваться — Ханские сестры! Впрочем, бабенки они были хорошие, нрава веселого. И от работ общественных никогда не отлынивали.
Только вот моду парижскую насаждать пытались. Про какую-то Коко Шанель все стрекотали. Сговорили дочь кузнеца продефилировать по селению в «маленьком черном платье», мол Коко (курица что ли, с таким имечком) порядок установила в Европе: каждая женщина должна иметь в гардеробе (в сундуке по ихнему) по такой одежке.
На ту беду кузнец с приятелем бондарем шли по домам после трудового дня. Понятно, пива хмельного с жары да устатку хлебнули изрядно.
— Стой, ворона голозадая! Сурово обратился к любимой дочери отец. — Что за срам ты на себя напялила? Леших пугать? Сымай сию минуту.
— Как снять-то, мне его тетя Лили кое-как натянуть исхитрилась. Замок там хитрый, «молния» называется.
— А я вот как кузнечных дел мастер сейчас его и отомкну! — Потянул ручищи к дочурке отец, да призадумался: девка хорошая, ни в чем дурном или своевольном не замечена. Это сестренок-француженок влияние дурное. Все ж, как не верти, басурманки. — Ладно уж, проказница, скажу, чтоб мать не зевала, да догляд имела, в чем дитя со двора идет. А тряпичку сними аккуратно с этой самой молнией да в чулан брось. Велю матери из такой диковины портянок праздничных нарезать.
— Не выйдет, батюшка. Тряпка та больно тягучая. Из нее и одну-то портянку не справишь.
— Леший с нею. Весна настанет — пугало для пользы огорода да ребятне на потеху сооружу. Ступай домой, бесстыдница. Да огородами, огородами! Чтоб не видал никто.
В былинные времена
Сгрыз Тугарин Змеевич последнюю кость, что оставалась от поданого ему целого барана. Это не считая закусок да наливок. Рыгнул. Рукавом парчовым рожу обтер. Можно государственными делами заняться после завтрака. А то уже и обед близится.
— Подать сюда Главного Визиря!
Трясущийся старикашка, кланяясь мелкими поклонами, приблизился, тяжко осел на подагрические колени и с чувством облобызал сначала правую, потом левую туфлю Владыки. К левой туфле прилип изрядный ошметок рыбьей чешуи, которую Визирь без заминки проглотил не разжевывая.
— Что за поселения в наших владениях завелись? Говорят, там бабы верховодят, а мужи им поклоняются?
— Не вели казнить, Владыка. Пришли они силой великой. Табуны при них породистые. Бабы многие искусства ведают — и науки, и таинства. В переговоры ни с кем не вступают — ноги местным баям целовать отказываются. А без этого какая политика может быть? Меж собой говорят на языке подобном тому, что полоненные нами в былые времена испанки!