— Вы очаровательны, Лили.
— Спасибо, — хмыкнула я. Может, у него что-то со зрением? Какой-нибудь редкий дефект, искажающий картинку? — Выпьете что-нибудь?
Карие глаза Рэддока улыбались.
— Не стоит.
— Боитесь не удержаться? — приподняла брови я.
— Играете с огнем, — предупредил он после паузы.
Я независимо пожала плечами.
— И что с того? Я, знаете ли, совершеннолетняя.
— Я заметил… Такси ждет.
Дразнить его оказалось необыкновенно приятно. Такая легкость на душе образовалась, что я негромко рассмеялась и взяла свою сумочку.
— Пойдемте, Эндрю. Давно хочу посмотреть на номер Энн Маккинзи Говорят, она необыкновенна.
— Говорят, — согласился Рэддок рассеянно…
«Синий кит» оказался недурен, а танец с веерами в исполнении мисс Маккинзи и вовсе выше всяких похвал.
Признаться, я не подозревала, что Рэддоку по вкусу подобные места! Полутемный зал, небольшие высокие столики, дымно. Гремит джаз. От запахов крепкого алкоголя, табака и духов щекочет в носу. Атмосфера бесшабашного, какого-то безудержного веселья кружит голову, заставляя отбивать ногой ритм и покачиваться в такт музыке.
Я потягивала коктейль, понемногу отщипывая виноград и сыр, а Рэддок предпочел коньяк. Его глаза ярко блестели, и он чаще поглядывал на меня, чем на сцену.
Оркестр начал наяривать фокстрот, и пары потянулись на танцпол.
— Потанцуем? — предложил Рэддок мне на ухо, и я с улыбкой вложила руку в его протянутую ладонь.
Танцевать с ним оказалось неожиданно легко и приятно. Рэддок вел уверенно, не пытаясь, однако, крутить партнершу, как безвольную куклу.
Фокстрот сменил вальс, а после быстрый чарльстон. Я немного запыхалась, сердце билось часто-часто, тело казалось легким и невесомым.
— Вы отлично танцуете, Лили, — шепнул Рэддок, улучив минутку, когда оркестр сделал паузу.
— Вы тоже, — вернула комплимент я, лишь слегка покривив душой. Звезд с неба по части танцев он не хватал, но и ноги оттоптать не пытался.
Оркестр завел танго, и Рэддок, чуть поморщившись, повел меня к столику.
— Не танцуете танго? — хмыкнула я, пытаясь отдышаться. — Неужели это уронит честь офицера полиции?
Музыка играла вкрадчиво, негромко, позволяя разговаривать, не перекрикиваясь.
— Не умею, — признался он. — Как-то не доводилось.
— Хотите, научу? — предложила я, и он воззрился на меня.
— Вы — прямо кладезь талантов.
— Удивлены? — я промочила пересохшее горло и созналась: — В детстве меня учили только вальсу, полонезу и кадрили, остальные танцы были под строжайшим запретом. Тетки чуть ли не в обморок падали от одного слова «фокстрот». Поэтому когда я от них съехала, решила брать уроки.
Это было очень по-детски, и все же я ничуть не жалела.
— Вас воспитывали тетки? — в низком голосе Рэддока слышалось сочувствие.
Странно, но до сих пор мы мало говорили о прошлом. Все больше о делах нынешних: преступлениях, уликах и версиях.
— Родители погибли при землетрясении, — даже спустя столько лет вспоминать об этом было больно. — Я была их единственным ребенком. По случайности я тогда как раз гостила у родственников. Тетки стали моими опекуншами и вырваться от них я смогла лишь когда мне стукнуло двадцать один. Они живут в противоположном конце страны, в Чарльстоне, округ Мэйфлауэр.
— Похоже, вы были там не очень-то счастливы, раз после совершеннолетия вернулись во Фриско.
— Наверное, — пожала плечами я. — Хотя были и приятные моменты…
И осеклась, сообразив, что большую часть их составляли встречи с Дарианом и наша недолгая помолвка.
Рэддок ничего не сказал, только нашел мою ладонь и легонько ее сжал.
— Знаете, — выговорил он после паузы, неотрывно глядя в свой бокал, — я тоже единственный ребенок в семье. И всяким танцам меня учили, потому что отец считал, что я должен быть своим в любой компании… Иногда мне ужасно хотелось остаться сиротой.
— Почему? — выдохнула я, не в силах представить, что кто-то может накликать на себя эту боль добровольно.
Рэддок пожал плечами и поправил узел галстука так, словно тот его душил. Кажется, он уже немного жалел о своей внезапной откровенности.
— Родители возлагали на меня большие надежды. Как же, наследник судьи Эйзенхауэра.
— О, — растерялась я. Фамилия Эйзенхауэр была на слуху, так звали председателя Верховного суда.
Рэддок скупо усмехнулся.
— Я взял фамилию матери, когда отец больше не пожелал меня знать.
— Из-за чего? — вырвалось у меня. — Ох, Эндрю! Простите меня, ради бога, за эту бестактность.