Только тогда Костя сообразил, что Бараско весь залит чужой кровью и забрызган мозгами, а к плечу у него прилипли чьи-то кишки, из которых сочилось что-то желтое. Костю вырвало, причем одной желчью, потому что больше в желудке ничего не было. Он вдруг вспомнил, где находится, и быстро пополз вдоль ельника, подальше от лощины и полицаев. Однако полицаев и след простыл. Их словно корова языком слизала. Даже тот, кто сидел в лощине и так иезуитски тонко заманил людей в ловушку, предпочел убраться, освободив дорогу. Словно он получил удовольствие и спрятался в своем логове, затаившись до следующего раза. Косте вдруг пришла в голову совершенно дикая мысль, что происходящее вокруг — просто длинный кошмар, который все еще снится ему к избе Семена Тимофеевича. Он огляделся и понял, что это не так. Лес был тих и пуст. Даже птицы молчали. Высоко в небе одиноко плавал БЛА. Костя верил и одновременно не верил своим глазам. Так ведь не бывает, твердил он себе, не бывает. Но раз «дровосек» ушел, то и тропинка должна пропасть. Это будет лучшим доказательством его присутствия в Зоне. Он заставил себя вернуться и очень осторожно выглянул из-за косогора. Действительно, там, за березой, где начиналась злополучная тропинка, теперь был девственно чистый косогор, без листьев, цветов и сухих травинок, как в английском парке — подстриженный, ровный и ярко-изумрудный. И все-таки где-то здесь затаился морок и звал, и манил к себе жгучей тайной… Быть может, он даже раскинул невидимую сеть, чтобы кто-нибудь из людей в ней запутался, как запутываюсь я, думал Костя, окончательно теряя остатки страха. Не в силах противиться своим желаниям, он сделал шаг и услышал:
— Не ходи…
— Я только загляну, как тогда, на мосту, и вернусь, — объяснил он лесу.
— Ты не вернешься, как и они, — ответил ему лес.
— Гляну одним глазом, — канючил Костя. — Что в этом плохого?
— Он заманит тебя!
— Кто?
— Сам увидишь, но будет поздно.
Костя словно очнулся: на обрыве сидел полицай, свесив ноги, и болтал ими, как ребенок.
— Ну что, понял?
Ах ты, гад, подумал он и вернулся.
— Ты чего?! — спросил он.
— Я-то ничего, а вот ты чего?
Костя вмиг остыл.
— Спасибо тебе… — буркнул он в сторону.
— Бывает, — сказал полицай. — Заманивает он тебя. Заманивает.
— Как это так? Я думал, он ушел.
— Даже я струхнул. А мне как бы и не полагается.
— Почему?
— Я же полицай. На мне уже и так не мерено, — и тряхнул плечами, на которых действительно все еще не высохла кровь.
— Ладно, — сказал Костя, окончательно приходя в себя, — я пошел, — и закинул винтовку на плечо.
— Погоди…
— Ну? — Костя обернулся.
— Возьми меня с собой?
— Не могу.
— Возьми. Я не подведу.
Костя задумчиво посмотрел на него. Я сам не знаю, куда идти, подумал он. Зачем он мне?
— Надоело с ними бегать. Убьют они меня рано или поздно, — пожаловался Бараско.
Врет, наверное, — подумал Костя и спросил:
— А ты откуда знаешь?
— Гестаповец выстрелит. Пуля вот сюда попадет. — Бараско показал на шею, которая была обвязана грязным бинтом.
— Да откуда ты знаешь?!
— Я уже сотни раз умирал. Надоело. Больно очень. Психика не выдерживает. Хочу судьбу изменить. — И добавил, видя, что Костя смотрит с недоверием: — Пусть меня Зона сожрет, если вру!
— Ты что, давно здесь бродишь? — удивился Костя.
— Да с самой войны, с сорок третьего. Не веришь?
— Верю, — пожал плечами Костя. Какая мне разница, подумал он. — Только странно это все.
— Я понимаю: я полицай, а ты современный человек. Полицаи — маленькие люди. Нам ничего не объясняют. Пришел офицер и отдает команды.
— Ну и что ты от меня хочешь?
— Возьми меня с собой. Я тебе пригожусь. Я здесь все места знаю. Хотя, сам понимаешь, Зона каждый день другая.
— Ну хорошо, — неохотно согласился Костя, не представляя, что из этого может выйти. — Только «шмайсер» мне отдай!
— Конечно! — радостно воскликнул Бараско, — все равно от него толку мало.
И действительно, что с ним делать против «дровосека», — молча согласился Костя.
Они пошли, беседуя, как два товарища, Бараско при этом старательно отдирал с рукава значок с тремя буквами УОА. Костя на него косился и расспрашивал:
— Так что ты видел?
— Практически, ничего, — отвечал Бараско. — Мясорубка. Мне повезло, что я шел последним. Он до меня просто не дотянулся.
— Кто «он»?
— Да этот, как ты его называешь?
— «Дровосек»?
— Ну да, «дровосек». Точно сказано.