Когда Чепухалин вошел, Кабаков спал поперек комнаты мертвецким сном. На полу вперемешку валялись водочные и пивные бутылки. В былые времена Чепухалин с удовольствием напился бы вместе с Кабаковым и пристроился рядом, но теперь ему было не до этого.
Стиснув зубы¸ Чепухалин перешагнул через тело и полез под подушку. Там у него хранился вороненый «ТТ», который Чепухалин по случаю купил на рынке за сто рублей, и пара гранат РГД-5. Но перед тем как застрелиться, Чепухалин решил уничтожить свой «эпопейный» роман «Частная жизнь одной цивилизации». Дело в том, что если не все беды, то половина их происходили в жизни Чепухалина из-за его пристрастия к фантастике. Было у него такое хобби. Отдушина в жизни. Из-за чего он, собственно, и страдал: когда зачитывался Станиславом Лемом и Нилом Стивенсоном, опаздывал на службу; однажды, когда писал собственный роман, едва не запустил тактическую ракету. Разумеется, все это и многое другое легло в его личное дело и не способствовало карьере. Даже любимая жена Варенька не смогла отвадить его от увлечения графоманией. А она очень старалась. Начинала скандалить с утра в воскресенье и заканчивала в пятницу вечером. В субботу у них был день перемирия, потому как они всей семьей шли в баню, а потом ложились в постель — в отношении секса Варенька была пунктуальна, как электросчетчик. Дудки. Чепухалин стоически переносил тяготы семейной жизни, но писать не бросил. Когда его перевели в МСКЗ, подальше от термоядерных ракет, он стал писать на службе и за два года накропал серьезный роман, который не брало ни одно издательство. Теперь этот роман предстояло уничтожить. Чепухалин рвал и плакал. Рвал и плакал. Огромные мужские слезы падали на страницы рукописи и оставляли на нем влажные дорожки.
Все было кончено. Жизнь потеряла смысл. Кроме как служить отчизне, Чепухалин больше ничего не умел. Слишком поздно он родился: не было в его автобиографии ни Афганистана, ни Чечни. Негде было ему отличиться, в отличие от генерала Лаптева. Если выгонят из армии, думал он, то мне светит лишь жизнь бомжа. Легче застрелиться.
Бесконечно жалея себя, Егор Чепухалин подошел к зеркалу. Ему было интересно, как это пуля разносит череп. Вдребезги, естественно, подумал он и нажал на скобу. «ТТ» сухо щелкнул. Чепухалин выругался, показал зеркалу фигу и перезарядил пистолет, думая: «Ах так! Ну я все равно!..» Второй щелчок его уже развеселил. Он дослал третий патрон и с холодной решимостью приложил ствол к виску, словно хотел кому-то что-то доказать. На заднем плане замаячила тень Кабакова с воздетыми под потолок руками, при этом глаза у него были закрыты, как у покойника.
Чепухалин невольно оглянулся. Да, это был Кабаков, но не тот, которого знал Чепухалин, а совсем другой Кабаков. Он сделался огромным — голова и широченные плечи упирались в потолок, а ручища походили на грабарки (Грабарка — тачка, повозка). Настоящий Кабаков был маленьким, тщедушным, драчливым, с мордой цвета кирпича.
— Поднимите мне веки! — прогудел Кабаков, шаря вокруг себя руками-грабарками, как водолаз.
— Еще чего! Перебьешься! — невольно пятясь, Чепухалин, все же сохраняя душевное равновесие.
После того, как ты два раза пытался пустить себе пулю в лоб, это совсем несложно, понял он.
— Подними — не пожалеешь!
Чепухалин недоуменно почесал лоб стволом.
— А хрен тебе! — сказал он зло. — Ебическая сила!
— Не гневи Бога! — предупредил Кабаков, шевеля длинными узловатыми пальцами.
— Ты что, Вий?
— Похлеще!..
— А вот я тебя сейчас прищучу! — пообещал Чепухалин и наставил на Кабакова пистолет.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся Кабаков. — А если я его отберу?
— Попробуй! — смело возразил Чепухалин, чувствуя, что уперся спиной в зеркало.
— А чего здесь пробовать?! — удивился Кабаков и протянул грабарку, на пальцах которой выросли кровавые когти.
Чепухалин выстрелил, метя прямо в лицо этого видоизмененного Кабакова. Выстрел отбросил Кабакова к противоположной стене, но не убил, хотя во лбу у него появилась круглая аккуратная дырка, и капля крови изящно скатилась на подбородок.