— Да помню! — согласился Молодой.
— А что учудила? — продолжил Сиплый. — Втрескалась в лейтенантика!
— Ну-у-у? — лениво отреагировал Молодой, наливая в кружки чай.
Но Костя уже понял, что сейчас будет мордобитие — слишком резиновым был голос у Молодого.
— Из последнего пополнения.
— Ну-у-у и?..
— Что «ну-у-у и»?.. — переспросил Сиплый. — Я его отправил в Земляное, а ее порешил.
— Лорку, что ли? — насмешливо удивился Молодой. — Врешь, я ее сегодня видел!
— Конечно, не до смерти, но рука у меня тяжелая. Слушай, чего ж так спиртом пахнет?! — И, отогнув клеенку, заглянул под стол.
С минуту он смотрел на Костю, как на привидение, а потом они его вытащили в коридор и стали избивать.
— Вот он, твой лейтенантик! — радостно кричал Сиплый, норовя заехать кулаком Косте в лицо, чтобы поставить синяк.
Но у него не получалось, потому что каждый раз, когда, казалось, его кулак должен был найти свою цель, Костя исхитрялся уворачиваться, хотя его крепко держал Молодой.
— Погоди! Погоди! — твердил он. — Сейчас мы тебя! Ты не крутись! Не крутись! Будь мужиком!
«Бах!»
— Да что ж ты в меня бьешь, придурок?
— А ты держи крепче!
«Бах!»
— Ну ты и гад! — воскликнул Молодой, готовый оставить Костю в покое и броситься на мазилу.
— Стойте! Стойте! — закричал Костя, вдруг с легкостью разрывая объятья Молодого. — Вы синие люди?!
— Не люди, а человеки, — назидательно поправил Сиплый. — Люди на Большой земле живут, а мы человеки.
— Так я оттуда и прибыл! — огорошил их Костя.
— Ты, правда, приехал не к моей Ирке?! — обрадовался Молодой, отпуская его.
— Конечно, правда! Я просто грелся, — и Костя кивнул на ботинки, которые валялись под ногами.
— А спирт у тебя откуда? — с подозрением спросил Сиплый, не желая так просто расставаться с Костей.
— С позиций. Я у Гайдабурова в гостях был да заблудился в снежном заряде.
— Должно быть, не врет, — сказал Сиплый, — был заряд. То-то мне морда его не знакома. Точно! Он не из нашего гарнизона!
И только он собрался отпустить Костю на все четыре стороны, как в комнату влетел генерал Лаптев собственной персоной и как заорал:
— Молчать! Смирно! Руки по швам! Дайте мне его обнять! Дайте! Я сотворю из него настоящего, первосортного «глушителя мыслей».
Костя, который уже понял, что это сон, рванулся что есть сил, хотел убежать, да не смог. А подлый генерал, от которого почему-то пахло чем-то горелым, все приближался и приближался, и Костя уже знал, что неизбежно станет синим человеком. Ему сделалось так противно, что он дернулся в одну сторону, в другую, мучительно застонал и… проснулся.
Он по-прежнему сидел на стуле. Ботинки упали с поленьев, и у одного из них тлела подошва. Носки высохли, а колени стали горячими.
Костя принялся обуваться. Руки и ноги у него нагрелись, а лицо пылало. Должно быть он заболевал. Черт с ним, все равно успею, подумал он.
— Новенький, что ли? — спросила незнакомая женщина и прошла в комнату.
Костя никак не мог зашнуровать левый ботинок. Шнурки были мокрыми и непослушными.
— Новенький, новенький… — радостно подтвердила другая женщина и тоже прошла в комнату.
— Ты напои гостя чаем, — велела первая женщина.
— Я ему черничной настойки дам.
— Костя! Это ты?! — раздался удивленный голос.
В двери, скрестив руки на груди, стояла Ирка собственной персоной.
— Ты что здесь делаешь?! — хотел спросить он, но все понял, потому что вид у Ирки был соответствующий, то есть она была одета в армейскую форму, на плечах носила сержантские лычки, а ее безумно прекрасные ноги, в которые он был так сильно влюблен, теперь прятались под бесформенной зеленой юбкой.
— Я, Костик, — сказала она, — замуж вышла, служу в армии планшетисткой. Ты же меня бросил?!
— Ничего я тебя не бросил! — буркнул Костя, с трудом напяливая правый ботинок.
Хотя носки были сухими, он почувствовал, что все-таки простынет. По спине бродил холодный озноб. А в пояснице поселилась предательская слабость.
Она осуждающе покачала головой:
— Господи! Ну что с тобой делать?! Что! То ты мне морочишь голову два года, то исчезаешь, то заявляешься на край света и молчишь!
Она побежала в соседнюю комнату и вернулась с ворохом сухой одеждой в руках:
— Переодевайся! — кинула ему этот ворох в лицо.
Костя, ничуть не стесняясь, разделся до исподнего и переоделся в сухое и теплое, не переставая дивиться метаморфозе, произошедшей с Иркой.