Младшая дочь Нильса-Анерса Кристенс уехала в столицу и выскочила там замуж. Поговаривают, будто сперва она переспала и с тем господином, в чей дом нанялась служанкой, и с его сыном, но, как бы то ни было, теперь она состоит в законном браке. Время от времени Кристенс заявляется на Остров со своим выводком, — у нее четверо. И обязательно наведывается на Гору. «Грех забывать родственников, — говорит она, пропуская вперед детей. — Анерс, Мортен, ну‑ка поклонитесь. София, убери локти со стола. Нет, Петреа, хватит с тебя печенья». Попивая кофе, она озирает горницу, словно бы прикидывая, что тут есть ценного из мебели и фарфора. Анне-Хедвиг вряд ли все это пригодится, ведь ее муж назначен в далекую страну не кем‑нибудь, а консулом.
Томас недолюбливает шумные сборища. Он подал прошение об отставке и получил милостивое на то разрешение — и пенсию. Ему хочется одного — жить тихо и мирно и чтобы рядом была Майя-Стина. Он много читает. За эти годы из книг, подаренных властями и привезенных с материка, в школе составилась целая библиотечка. Книги хранятся в шкафу под замком, а ключи — у старшего учителя. Раз в неделю он отпирает шкаф и выдает книги, записывая, кто их взял. Томас читает Майе-Стине вслух, когда она усаживается с вязаньем.
Раз в неделю спускаются они в городок и заходят в школу, а один раз на неделе прогуливаются до леса. У Томаса побаливают ноги, особенно правая, где угнездилась подагра. А вот Майя-Стина ступает все так же легко. Порою ей чудится, будто деревья разговаривают с ней, как встарь. Хорошо расти, хорошо расти, шелестят они. Хорошо, когда набухают почки. Почки лопаются, распускаются листья, листья увядают, а под корой уже нарождаются новые почки. Хорошо расти, хорошо расти, впитывать влагу и ощущать, как она подымается от корневища до самой вершины. Хорошо расти…
Ясень кивает ей и невнятно бормочет. Кроной он подпирает небесный купол. Корнями оплел и удерживает земной шар. Листья его — малые дети — лепечут на ветру. Но Томас ничего этого не слышит. Впрочем, он стал туг на ухо. «Пойдем, пока не разгулялся ветер, — говорит он. — Пойдем домой».
Да, жизнь на Горе не богата событиями. Шиповниковая изгородь превратилась в густые заросли, и почтарь, — а на Острове теперь есть почтарь, — всякий раз жалуется на колючки, когда доставляет Майе-Стине письмо от дочери. Судя по всему, Анне-Хедвиг неплохо живется в чужих краях. Стать принцессой она не стала, зато сделалась женой консула, важной дамой. Майя-Стина читает письма Анны-Хедвиг и не узнает ее. Куда подевался ее звонкий смех? Но, быть может, все дело в том, что его нельзя передать словами? Может, он просто притаился за изящными буковками? Анна-Хедвиг пишет больше о детях: они говорят на двух языках, да и вообще они очень способные. Йоханна-Катрина, — здесь ее зовут Катрин, ударение на первом слоге, — рисует карандашами и красками, а маленький Мартин-Томас прекрасно считает. Анна-Хедвиг собирается привезти их к бабушке и дедушке в гости. Кстати, ей довелось тут услышать любопытную историю — она сразу вспомнила о том, что рассказывали на Острове. Много лет назад в городе, где она живет, вернее, в гавани, появилось странное судно. Сперва жители решили, что это прибилась к берегу огромная рыбина. Желая получше ее рассмотреть, они подошли поближе, и вдруг на спине у рыбины откинулась крышка и оттуда вылезла высокая женщина, а за ней мужчина с короткими ногами и мощным торсом. Денег у них было предостаточно. Они ненадолго остановились в городе, а потом двинулись в глубь страны, прихватив с собою и лодку-рыбину, — лодка оказалась складная и места в повозке заняла немного. С тех пор о них — ни слуху ни духу.
Вот что написала Анна-Хедвиг в одном из писем. Йоханна-Катрина приложила к письму два своих рисунка. На первом она изобразила покрытую чешуей рыбину, которую разделывала женщина в белом, а на другом — белый дом, увитый яркими, до рези в глазах, цветами. Дом обступили люди, темнокожие и белые, с бесстрастными лицами, они в упор смотрели на Майю-Стину. Ей подумалось, что рисунок этот ничуть не веселее писем, которые она получала от дочери и часто перечитывала.